Мой многоликий аул

Одна из пятнадцати. Вторая по величине после России. Девятая в мире. Народу – меньше половины Токио. Амбиций – на два Вашингтона. Из всех существующих «станов», пожалуй, самый репрезентативный.

Биография моей земли – драма с элементами трагикомедии.

В последние два века здесь с поразительной быстротой менялись парадные вывески. Неожиданные экспозиции получали потрясающее развитие во втором акте и неумолимо неслись к развязке сквозь череду головокружительных перипетий. И никто не мог предугадать, каким будет финал. Впрочем, думаю, и сейчас никто не возьмется его предсказать. Можно лишь строить осторожные предположения: какое развитие получит сюжет.

Фантазии ненаказуемы.

Пару веков назад мы были колонией. Позже, в середине прошлого столетия Казахстан стал ядерным полигоном. Военной базой советской армии. А чуть раньше – тюрьмой и каторгой народов и наций, сосланных сюда с насиженных мест …

Со временем моя Земля перестала восприниматься как одна большая зона и приобрела вполне благозвучное название – «Лаборатория дружбы народов». В этой лаборатории пришлые приспособились вполне комфортно соседствовать с местными и бывшая ссылка стала для них вторым домом.

Жестокий эксперимент дал в итоге плюсовой результат. С точки зрения истории ничего удивительного не произошло. Обычно случалось наоборот: пленники обустраивали территорию, на которую их изначально привозили в  качестве рабов. Ассимилировавшись, они подминали коренных. В качестве удачного опыта часто приводят в пример Вечного жида. Есть вариант и без подтекста: во всех уголках планеты имеются свои китайские кварталы.

У нас все так удачно сложилось из-за традиционно почтительного отношения к гостю. Тем более – лишенцу. Бутылка в этом деле тоже сыграла свою не последнюю роль. Она оказалась единственной точкой схода многих ни в чем не похожих укладов. Исторически «огненная вода» часто служила железным аргументом на стороне тех, кто ставил задачу порабощения.

В заключении Совета туркестанского генерал-губернатора есть такие строчки: «…русские переселенцы страдают особым пристрастием к вину. С этим недостатком они не могут быть успешными колонизаторами края…»

Это – 1911 год.

Потом были: национализация, коллективизация, голод, репрессии, война, разруха… Вновь менялись афиши. Моя земля превратилась в одно большое кладбище. Мой народ целенаправленно уничтожали. Особенно старались, как это водится, свои…

Прошел еще десяток-другой лет. Лысые вожди приходили на смену волосатым. Кукуруза вытеснила пшеницу. Потом – хриплый говор и «Целина». Потихоньку все утряслось, и мы, в конечном счете, тепло обжились.

Затем случился беловежский передел. В результате на все пятнадцать республик обрушилась свобода, за которую больше всех боролись мы. Так, во всяком случае, утверждают наши нынешние летописцы. Что еще раз подтверждает банальную истину: история – дама своенравная. Но – податливая.

Нынче, когда нам нечем хвастать в настоящем, мы зовем на помощь прошлое. А там тоже, честно говоря, хватает темных пятен. Просто осветители Акорды, выражаясь языком кино, научились так выставлять свет, что в результате в первую очередь бросаются в глаза «победительные» эпизоды. К тому же исторические факты имеют неприятную особенность – они «изнашиваются».

Поэтому историю приходиться все время перешивать и подновлять. Опять же, как правило, с точки зрения осветителей.

Но – не буду отклоняться. Буду о том, что произошло в последние двадцать лет, и о логике исторического провидения.

Заснув в одной стране, мы волшебным образом проснулись в другой.

В новой, где, казалось бы, не останется ничего из того, что так мешало нам строить свою жизнь самостоятельно.

Мы стали связывать свое будущее с последующими сказочными превращениями, потому что у родины вновь сменилась «обложка». Нам показалось: если ее поменять, то вместе с ней сменится и содержание.

Поэтому первым делом мы кинулись менять названия деревень, городов и улиц. И хотя нам не стало от этого комфортнее по ним ездить, оставалась еще надежда, что понятия двадцатого века перестанут работать в веке двадцать первом. И действительно. Обновилась лексика, обновились установки. Запахло свободой. Но тут проснулись инстинкты. Они смешались с благоприобретенными советскими рефлексами. И тут случился сбой. Если раньше мы проходили испытание голодом, теперь – сытостью. Раньше нас проверяли на прочность. Теперь – на вшивость. И стало ясно: как бы по- новому не называлась теперь родина, природа наша осталась прежней.

Осиротевшее хозяйство коммунистов не могло долго оставаться без хозяев. После непродолжительной, но кровопролитной драчки «руины империи» с приусадебными участками, заводы и фабрики, отрасли и выпасы – короче, весь хлеб с икрой и маслом отошли к новым владельцам. Этот болезненный процесс внешне напоминал национализацию. С другой стороны, его не назовешь в полной мере мародерством, но признаки узаконенной клептократии присутствовали налицо. Когда страсти за наследие социализма поутихли, распрямила плечи затаенная мечта обывателя. Все самозабвенно занялись ее реализацией. Попробовали анчоусов с омарами. Наездились по турциям и эмиратам. Заставили дома китайской мебелью. Приоделись – «как в журналах».

На мгновение выдержали паузу, чтобы перевести дух. Неожиданно  вспомнили о Боге. Правда, не учли, что Аллах (Иисус, Будда) не делает никого лучше, Он просто помогает стать не хуже. Как, впрочем, и власть. Она не способствует улучшению человека, равно как и не портит гражданина. Но в его силах создать условия, при которых присущее изначально человеку псиное нутро не проявит себя в своей откровенной животной наготе. К сожалению, этого не случилось. Инстинкты победили.

Другие посты автора:

Гольф придумали казахи, 17 ноября 2012.