Дархан Калетаев: Концепция средних держав — продолжение казахстанской модели многовекторности
Рефлексия на статью Президента Касым-Жомарта Токаева изданию Euronews от 28 мая 2024 года «Middle powers have the power to save multilateralism»
Вышедшая недавно статья Президента в отношении средних держав и их способности сохранить мультилатерализм во многом примечательная.
Она стала продолжением дискуссии, начатой в рамках Астанинского международного форума в 2023 году.
Теория «middle power» — новое явление в геополитическом дискурсе. Как представляется, она является частью большого процесса развития дискурса о «мягкой силе» и ее применимости в вопросах безопасности.
После Второй мировой войны мировая научная мысль пережила большой период эволюции от анализа того, каким образом обеспечивать стратегическое сдерживание и баланс в мире, до гармонизации отношений. Произошел переход от милитаризма, осмысления методов ядерного сдерживания к новым способам, связанным с мягкими инструментами.
Всё это составило целое направление — International Security Studies, которое развивалось на стыке вопросов «жесткой» безопасности, гуманитарных подходов и международных отношений.
В конечном итоге глобальный дискурс перешел от примитивного милитаризма к сложным конструктам мягкого глобального сдерживания. За прошедшее время возникли теории транзита, перехода, устойчивости или resilience, democratic security, civil society и многие другие.
В основу этого дискурса были положены академические теории структурализма, функционализма, феминизма.
Ключевым аспектом развития международных отношений стала многосторонность. За прошедший период Организация Объединенных Наций трансформировалась в большое учреждение с расширенным мандатом как ядро послевоенного развития.
Между тем глобализм был основным элементом, составившим эволюцию мировой системы. Мы сейчас не будем обсуждать, вследствие чего возник глобализм — из-за технологического развития или из-за «Вашингтонского консенсуса». В любом случае глобализм стал реальностью. Он способствовал сокращению мировой бедности, вовлек в процесс развития периферийные регионы, такие как Евразия, в том числе Казахстан.
В этом отношении наша страна — один из бенефициаров глобализма. Мы смогли обеспечить свой вклад в мировой энергетический баланс и придать импульс мировой экономике. И не только мы, вся совокупность транзитных стран.
Между тем глобализм не имел линейного измерения и его выгоды не распределялись равномерно между всеми странами.
Вопрос заключался в способности стран принимать глобализм во внутренней интеллектуальной и технологической емкости государств, их способности справляться с вызовами и сохранять устойчивость в развитии.
Основным вызовом для послевоенной мировой системы стала идеологическая поляризация. Демократические, рыночные системы доказали, что они лучше справляются с вызовами безопасности. Они смогли адаптировать свои системы к вызовам, которые шли от коммунистической концепции. На этом фоне произошло глобальное перерождение капитализма в некоторый концепт Welfare State или капитализм с социальным лицом.
Итогом длительного периода глобализации стало появление целой когорты новых государств, совершивших скачок в развитии. Это началось еще с появления феномена «азиатских тигров». Дальше этот процесс распространился на страны Ближнего Востока, Латинской Америки, наконец, пришел в Евразию, Центральную Азию, на Кавказ.
Другими словами, в рамках «глобального окна», которое образовалось в период послевоенного развития, важно было абсорбировать внешние атрибутивные изменения, использовать ресурсы для старта качественных изменений. Ведь они не происходят мгновенно. На них зачастую необходимо затратить много времени, прежде чем накопить критическую массу глубинных изменений и сдвигов. Возможно, на это потребовалось бы несколько поколений. Но это надо было начинать делать.
Безусловно, унификации и выравнивания развития не произошло. Не все страны одинаково справлялись с глобализмом. Экономический глобализм создавал возможность для наращивания ресурсов, что могло быть использовано для повышения внутренней емкости обществ — развития сознания, гражданских обществ, экономических и политических институтов, прав и свобод человека, наконец, социальной и физической инфраструктуры.
Всё это было неизбежным и важным, поскольку глобализация создала эффект «диффузии». Его еще называют демонстрационным эффектом, когда люди на одной части планеты видя, какими свободами и благами пользуются люди в другой ее части, начинают это требовать для себя.
Но при этом странам, включенным в глобализацию, необходимо было справиться с еще одним вызовом: выстроить баланс между демократией и национализмом.
ХХ век принес не самые лучшие образчики национализма в виде нацизма, фашизма. Новый век это заменил не менее опасными вызовами в виде терроризма и насильственного экстремизма. Но у них одна природа — они стоят на исключительности одной группы людей над другой.
В контексте демократии и безопасности национализм имеет важное значение как интеллектуальная концепция, которая ложится в основу суверенитета государства. Национализм — это топливо для развития, энергетика реформ. Его еще называют социальный оптимизм, солидарность, благодаря которым в обществе быстрее происходят трансакции, люди быстрее договариваются и доверяют друг другу.
Интеллектуальный или просвещенный национализм далек от примитивизма уличного национализма. Такой наиболее выраженный, просвещенный, культурный национализм являет собой Япония. Здесь можно говорить о гражданском национализме, не основанном на упрощенном понимании примордиалистских структур.
Однако есть другое понимание национализма — идеология протекционизма. Это то, что составляет контрпродуктивное течение и настроено против глобализма.
Глобализм действительно имел побочные эффекты. Прежде всего торжество космополитизма, ослабляющее суверенитеты. Но возник дискурс о «многообразии мира» как возможность нациям встроиться в глобальный процесс, стать сопричастными общему потоку развития, не теряя собственной индивидуальности.
Между тем мы видим, что мир до сих пор не избавился от проблем, которые должны были давно остаться в прошлом веке. Это применение силы, милитаризм, решение территориальных споров путем войны, игнорирование или подрыв устава ООН и т. д.
Сначала мы видим большой период неопределенности между Фултонской речью Уинстона Черчилля в 1946 году и Хельсинкскими соглашениями в 1975 году. Международные отношения имели все шансы на быструю послевоенную трансформацию. Помешали идеологические противоречия.
Затем был период после Рейкьявика, встречи Михаила Горбачева и Рональда Рейгана, крушение Берлинской стены, движение «Солидарность» в Польше вплоть до новых кризисов конца 1990-х — начала 2000-х годов. Опять произошло ухудшение безопасности и наращивание спирали милитаризма. В этом есть свои причины, они таятся в воспроизводстве стереотипов и страхов прошлых поколений. Это всё то, что мы называем «посттравматическим синдромом». Причем «психоэмоциональная травма» передалась от поколения, видевшего войну, имевшего дело собственно с тем, что называется войной, к поколению мирного времени.
В этом заключается концепция трансгенерационной передачи памяти. Это когда пережитый негативный опыт одного поколения может передаваться через поколение посредством механизмов коллективной памяти. Коллективная память работает не только через вербальные инструменты. Это также массив психологических, культурных, невербальных текстов, которые закладывают мотивации для новых поколений.
Демократии и свободам сложно сопротивляться. Однако повестка нового века была сопряжена, с одной стороны, глобальной войной с терроризмом, с другой — «цветными революциями», которые стали проявлением противоречий между населением и элитами. И стереотипы старого сознания стали включать репрессии, ограничивать свободы. Тем самым воспроизводилась спираль конфликтов.
В этом плане следует сказать, что стереотипы прошлого опыта оказываются устойчивыми и могут сохраняться сквозь поколения. Поэтому стереотипы поляризации, холодной войны и противостояния могут воспроизводиться на новом витке истории. Влияние «культурных травм» может затухать, но потом вновь возобновляться.
Всё это мы видим сейчас. «Культурные травмы» прошлого продолжают работать несмотря на то, что происходит смена поколений. Но именно новому поколению, которое пришло уже в новом веке, так называемое поколение Z (GenZ), важно предложить работающий конструкт. Это им необходимо, чтобы увидеть образ будущего.
В этом отношении предложение господином Касым-Жомартом Токаевым концепции средних держав очень актуально. Мы живем в посткиссинджеровский период. Название этого времени основано на имени патриарха геополитики недавно ушедшего из жизни Генри Киссинджера. Ключевым аспектом его концепции был баланс держав в Евразии, но прежде всего это правильное обхождение с факторами Китая и России.
На новом этапе превалируют более жесткие концепции — стратегия ведения двух конфликтов одновременно со стороны США, формирование механизмов стратегического сдерживания Китая, свертывание глобализма и наращивание протекционизма, новый виток гонки вооружений, развертывание тактического ядерного оружия и т. д.
Всё это создает высокую степень неопределенности в глобальных отношениях. Поэтому концепцию «средних сил» можно считать инъекцией конструктивизма, предложение альтернативы.
В период глобализации возникли не просто средние державы, имеющие ресурсы и опыт международной деятельности. Они научились выполнять определенные миссии.
Казахстан, например, стал лидером в режиме нераспространения, в вопросах обеспечения биологической безопасности, внес вклад в урегулирование некоторых конфликтов, продемонстрировал потенциал в области энергетической и продовольственной безопасности. Наконец, Казахстан стал региональным лидером и центром инвестиционной гравитации в Центральной Азии. При этом не форсировал политические реформы, но и не прекращал этого делать, выбрав оптимальный путь движения к демократии с учетом своей национальной основы.
Можно привести и другие примеры. Сингапур, несмотря на свои размеры, стал источником распространения лучших управленческих практик и инноваций. Арабские страны способствовали технологическому и инвестиционному буму в мусульманском мире. Восточная Европа стала воротами между Азией и Европой. Украина стремилась стать и стала мощным продовольственным хабом. В довоенное время Украина продвигала концепции развития, которые трансформировали страну из олигархического капитализма в государство общего благосостояния. Россия длительное время была локомотивом либерального экономического развития на всём постсоветском пространстве.
Теперь произошли необратимые процессы. К прошлой системе отношений вернуться не удастся.
В этом контексте концепция средних держав президента Казахстана — это рецепт, как остановить воспроизводство опыта «холодной войны» прошлого столетия. Средние державы — как раз та сила, которая заинтересована в том, чтобы пазлы крупных держав сошлись и не продуцировали нестабильность.
Это есть продолжение казахстанской модели многовекторности, основанной на признании многополярности и конструктивном видении развития международных отношений. Это признание непреходящих ценностей мультилатерализма, сохранение ООН, обеспечение фундаментальных принципов международных отношений.
Потому что обратное развитие событий ведет к сворачиванию глобализации, росту протекционизма и замыканию стран в рамках своих региональных пространств. При этом внешняя среда будет становиться всё более агрессивной и опасной.
Главный вопрос, который будет стоять перед новой реальностью, это предупреждение конфликтов. Их легче не допустить, чем когда они уже запущены и с ними сложно покончить. Крупные державы должны больше слушать и слышать средние державы, давать им возможность выполнять определенные миссии. В этом отношении средние державы способны выступить в качестве ценного посредника, способного заполнить пустоши, образуемые в результате сложившихся отношений и балансов между сильными державами.
И в этом плане стремление Казахстана сыграть роль регионального хаба в реализации Целей устойчивого развития — весомый элемент новой моделируемой реальности. Цели устойчивого развития требуют оживления, более наступательного и профессионального подхода, больше международных усилий, ответственности, регионального фокуса.
Сейчас мы вступаем в завершающую фазу реализации Социальной повестки ООН — ЦУР до 2030 года. Пока мы видим существенные разрывы, перечень актуальных вопросов растет и требует незамедлительного ответа. Это права женщин, детская безопасность, противодействие насильственному экстремизму, борьба с финансовыми преступлениями и мошенничеством, кибертерроризм, финансовые аферы, коррупция, глобальный зеленый переход, механизмы защиты от стихийных бедствий, устойчивость общества.
Это большой перечень проблем, которые задают повестку дня и требуют коллективных ответов. Их решение будет способствовать снятию причин для конфликтов. И это действительно тот момент, когда конструктивизм и миротворчество должны стать основой для международных отношений.
Президентская статья предлагает наработанный Казахстаном инструментарий предупреждения конфликтов.
Мы все знаем, что демократии не воюют друг с другом. В мире произошел эффект визуализации и диффузии, при любых обстоятельствах все страны будут двигаться к демократии. Этот процесс необратим. Другой вопрос — как все будут двигаться к этому и какие препятствия придется преодолевать.
Кроме того, системам всё больше придется иметь дело с вызовами климатических изменений и это будут не какие-то экстренные или временные события. Важно будет трансформировать системы так, чтобы обеспечить их готовность к природным катаклизмам в любой момент. Такая работа связана и с вопросами гражданской обороны, с устойчивостью населения к сложным природным, климатическим условиям. Нужно будет наращивать доверие к друг другу, формировать более сильные институты, чтобы противостоять стихиям. Нужно будет больше волонтерских усилий, больше знаний, больше солидарности.
Подход с позиции средних держав предлагает некоторую альтернативу географическому видению структуры мира. География, как известно, это данность, но когда на ней слишком акцентируют внимание, это может восприниматься как проклятие. Из географии не выпрыгнуть, и дискуссии по этому поводу лишены смысла. Средние державы — это часть новых методологий, структуралистских, функционалистских, системных. Мы можем строить внутреннюю емкость, чтобы закреплять основы этого мира. Это многосторонность и мир, основанный на правилах. Средние державы нуждаются в механизмах, которые бы гарантировали их выживание в условиях глобальной напряженности и противостояния крупных держав.
Таким образом, господин Токаев предложил реалистичный, прагматичный подход, чтобы можно было увидеть выход из ситуации.
Когда мы говорим о глобальной стратегической неопределенности, это касается всех. Многие мозговые центры, в том числе западные, вновь заговорили о холодной войне. Но мало кто предложил некоторую конструктивную идею, чтобы найти выход из этого положения.
Если крупные державы скованы в своих действиях, они имеют слишком большой список обязанностей и сложившийся круг союзников, то, может быть, действительно средние державы могут взять больше ответственности на себя.
