Ночь в ожидании шпека

10 ноября исполняется 31 год со дня смерти человека, имени которого молодое поколение, возможно, и не знает. А ведь он возглавлял великую империю под названием «Советский Союз» целых 18 лет – с 1964 года по 1982-й.

День зачатья я помню неточно. А утро 10 ноября 1982 года - тем более. С того раза обо всех  судьбоносных событиях (из которых торчал Нос Судьбы) я узнавал не в торжественной обстановке, сидя колом у телевизора, а походя, в суматохе редакционной рутины. Вот и в тот день кто-то, пробегая по коридору «Ленсмены» на 7 этаже Издательства ЦК Компартии Казахстана, бросил мне на ходу: «Слыхал, Лёлик помер?» «Ну всё, - подумал я. - Сидеть мне теперь в типографии целую ночь». Работал я тогда в секретариате «Ленинской смены» и 10.11.1982 дежурил по номеру.

Возник вопрос: как подавать в газете смерть генсека, дорогого Леонида Ильича Брежнева? Но он в нашей редакции как возник - так и сразу сник. Поскольку в экстренных случаях - будь то пленум или съезд ЦК КПСС, либо ЦК Компартии Казахстана, визиты генсека куда-нибудь и т.д. - мы брали у «старшей» газеты «Казахстанская правда» так называемый шпек. Иными словами, дублировали сверстанный на несколько полос текст с фотографиями, а оставшиеся свободные огрызки собственной газетной площади забивали нейтральными по содержанию заметками.

Не от лени, конечно: такова была воля ЦК. На все официальные шухеры и кипежи имелись свои формальные стереотипы, заповеданные газетой «Правда». Их всегда и придерживались. Подобные официозные номера выпускали на автопилоте. Не включая ни ума, ни сердца, ни души. Тогда газеты стоили 2 копейки. Такая им с этим официозом цена и была. Хотя в иные дни мы честно упирались, чтобы слово донести - снизу доверху. И не были такими уж беспомощными, как теперь представляют.

В тот день в редакции все инстинктивно расслабились: коммунисты старше комсомольцев - они пусть и думают, им за это больше платят. Кое-кто из наших машинально потянулся в магазин за портвейном «Талас». Я решил погодить с этим делом: все-таки, похоже, ночь впереди, и надо соответствовать.

Проблема состояла в том, что ни одного лидера государства это поколение журналистов никогда не хоронило. Предпоследний, Никита Хрущев, был отрешен от должности в 1964 году, а перешел в лучший мир в 1971-м. И об этом событии в центральной прессе появилась лишь маленькая заметка на последних страницах.

Ради интереса мы подняли подшивки за 1953 год, когда умер Иосиф Сталин. Но там был вообще ахтунг: 10-пунктовые (толщиной в 2,5 см) траурные рамки по периметру всех газетных полос. И так - на протяжении целой недели, следовавшей за кончиной вождя. Я позвонил в «Казправду». У старших товарищей были ломки: когда нет стереотипа - непонятно, как верстать.

В то время самостоятельность в газетах при политических форс-мажорах - даже в дизайне - считалась недопустимой ересью. Поэтому казправдинцы, как и мы, предпочли забить на проблему и ждать сигнального экземпляра «Правды». Чтобы у нее скоммуниздить этот самый шпек. Который затем будет востребован и «Ленинской сменой».

Радуясь, что товарищи коммунисты наконец пришли хоть к какому-то решению, я спустился в типографию, где должны были уже сверстать последнюю, резервную полосу, макет которой я заслал уже давненько. И застал картину маслом, от которой поначалу засмеялся. Верстальщик дядя Коля Юровский отбивал чечетку прямо на талере - верстальном станке. Настроение мое переменилось, когда увидел искаженное ужасом лицо выпускающего Юсупа Садыкова и услышал его вопль: «Он же набор подавил!»

Тогда газеты делались не как сейчас, на компьютере. Строчки отливали на линотипе из кипящего сплава, где основным ингредиентом был свинец. Затем они верстались в гранки (колонки) в газетную полосу, полоса затягивалась в раму на талере, чтобы ни одна строчка не выпала, - и следом эту раму отвозили на тачке под пресс, где с нее давили матрицу для печатной формы.

А у Юровского башмаки были кованые, и он своим феерическим степом расплющил весь шрифт. Всю полосу пришлось перебирать на линотипе заново. К тому времени не только дядя Коля - почти все типографские уже натянулись, как пиявки: сколько ж можно ждать газету «Правда»?

В конце концов, в 10 вечера по Москве (в час ночи по местному времени) по фототелеграфу пошла первая полоса «Правды», вторая… Мы наспех закончили верстку. На печатную машину сначала поставили «Казправду», затем «Ленсмену». Хотя разницы между ними  в содержании в тот день не было никакой…

Дождавшись сигнального экземпляра, в 8 утра я пешком понёс его домой главному редактору Сергею Подгорбунскому. Тот открыл дверь, протирая заспанные глаза. Я ему - с порога: «Сергей Александрович, вот был же ленинский набор в партию после смерти Ильича, а теперь небось будет брежневский набор? Я тоже хочу вступить!»  Подгорбунский как-то криво на меня посмотрел и, достав пузырь коньяку, ответил: «Вадик, давай выпьем -  и не будем торопиться ни-ку-да».

Выпив, я простился с ним. Вышел на трамвайную линию. Линейная перспектива рельсов исчезала в утренней метели. Мысленно - еще не понимая, за что конкретно, - поблагодарил шефа. И понял, что всё у меня впереди, а послезавтра еще - и день рождения, 23 года. Наступало туманное утро 11 ноября 1982 года.