Основательница ProTenge о борьбе с коррупцией: я не верю в успех цифрового тенге

Forbes Woman поговорил с основателем и главным редактором проекта ProTenge Джамилей Маричевой о настоящем и будущем казахстанского медиарынка.

Десять лет назад тема новых медиа была ключевой на рынке СМИ. У вас нет ощущения, что сейчас в медиа достаточно скучно? Событийных, взрывных проектов наподобие The step и HOLA News очень мало, почему так происходит?

— Соглашусь с тем, что креатива и оригинальности в новых медиа очень мало. Мы видим их там, где есть профессиональный багаж, есть опыт работы и понимание взаимодействия с аудиторией. С другой стороны, рынок уже структурирован. Узнаваемые издания уровня «Власть» или Forbes наработали свои аудитории, узнаваемое лицо и голос подачи. Сделать с нуля качественный узнаваемый проект довольно сложно. Какое-то время проект может выезжать на интригах, скандалах, расследованиях, причем «расследованиях» — в кавычках, но насколько это будет долгосрочная история, мне сложно сказать.

Нашим медиа не хватает профильной экспертности. У нас эксперты в большинстве своем универсалы, что отражается на качестве экспертной части и назначении медиа — проще быть как все и делать новости. Универсальность выхолостила меня в HOLA менее чем за полтора года. Мне не нравится концепция «все побежали, и я побежал». Я понимаю, что есть кейсы, которые на слуху и должны обязательно освещаться. Но по большей части повестку формируют общие инфоповоды, хотя мне кажется, что читателю интересен оригинальный, эксклюзивный контент, который заставляет конкретное СМИ отличаться от десятков конкурентов. Это особенно видно в социальных сетях. Читателю достаточно просмотреть пару-тройку любимых сайтов, чтобы представлять, что происходит. Но если ты конкурируешь за внимание в социальных сетях, должен быть лучше остальных, а не десятым-одиннадцатым ресурсом, выходящим с уже известным контентом. Эксклюзивность информации гиперважна, но ее сложнее делать. Поэтому качественных медиапроектов существенно меньше.

Медиарынок небольшой и поделен между десятком популярных ресурсов. Новое качественное медиа должно «отъесть» их целевую аудиторию либо создать новую сенсацию. Есть ли ниши?

— Мне кажется, что текущая точка роста — это уже не сайты, они уходят в разряд вспомогательных ресурсов. Я вижу следующей точкой роста YouTube. В частности, за последние два года сегмент казахстанского контента на YouTube сильно преобразился. Мы видим там цифры, которые не могли себе представить пять лет назад. На самом деле интересных ниш множество. Появляется масса youtube-каналов со свежими уникальными мнениями. Как поклонница Тelegram, я подписана где-то на 15 маленьких экспертных каналов. Я вижу потенциальные точки роста небольших аналитических каналов на 5–7 тысяч подписчиков по финансам, социологии, политике.

В одном из интервью вы говорили, что с аудиторией соцсетей надо уметь разговаривать. Сейчас каналы есть у всех. Люди, привыкшие делать новости, перетекли на YouTube. Не кажется ли вам, что все уйдет в забалтывание темы? Готовы ли журналисты работать в сетях?

— Процесс не такой простой, как кажется. Соцсети должны наработать практику, чтобы отсеялся сетевой шлак. Можно спорить о качестве аудитории, мол, она предпочитает не читать аналитические лонгриды, но я здесь вступлюсь за аудиторию. Она — не профессиональный потребитель информации, и проецировать на нее навыки журналистов — большое заблуждение. Если журналист целый день работает с информацией, то обычные люди просматривают информацию через короткие окошки. Мы должны конкурировать с Netflix, Instagram, TikTok, а это намного сложнее. Когда мы делаем классическое медиа, то ждем, что на качественный продукт люди придут сами. Но когда ты идешь на YouTube, то в конкурентах — масса развлекательных площадок и контента. Поэтому отраслевая аналитика должна стать профессиональной, и задача текущей журналистики — открывать экспертные звезды.

Почему все интересные проекты, например «Гиперборей», в последнее время — авторские? И почему их так до обидного мало?

— Здесь надо говорить о качестве базовой журналистики, а это — болезненная тема. Чего можно ждать от журналистов в стране, где на протяжении 30 лет системно выхолащивали эту профессию? Давайте вспомним, как журналистам с независимым мнением подкидывали отрезанные головы собак. СМИ заливали госинформзаказом и посадили многие издания на эту иглу, лишая медийный рынок ключевой опции, присущей бизнесу, — конкуренции. В итоге мы получили количество авторских проектов по числу журналистов, готовых их сделать.

Стоит говорить и об огромном влиянии государственных СМИ на ментальность журналистов. У меня есть кейсы, когда молодые журналисты устраивались в госмедиа или в близкие с госструктурами, а там совсем другой ценностный ряд. Не про журналистику, а про акима и правильную передачу его цитат. Какие авторы могут вырасти из этой среды? Журналистика без ценностного ряда и без понимания того, чем она может быть полезна обществу, это не журналистика, а сервисный институт. Поэтому отсюда такое количество авторских вещей. Плюс не все журналисты хотят или могут по ряду субъективных и объективных причин уйти в свободное плавание.

Но есть успешный опыт Асхата Ниязова с его популярным youtube-каналом. Не обязательно бросать работу, закладывать квартиру, чтобы брать кредит на запуск проекта. Соцсети позволяют потестить идею абсолютно бесплатно. Гораздо важнее разобраться в форматах, в площадках и понимать, где удобнее делать проект. И просто системно выделять на проект пару часов в день. Если есть результат, если получается, то с этим уже можно что-то делать.

Прежде чем сделать ProTenge, я некоторое время тестила идею. Написала несколько материалов в этом формате и опубликовала у себя в ФБ. Тексты сразу же полетели в медиа. Затем на протяжении полутора месяцев делала эксклюзивные, оригинальные материалы. Это был хороший тест-драйв. Запуск Instagram с ProTenge на протяжении года стоил меньше $300 в месяц, чтобы вы понимали, о каких расходах идет речь. В новые медиа точка входа невысокая. Авторский проект получается, когда тебе, что называется, «свербит и хочется» об этом сказать. Не просто стать владельцем медиа, а говорить интересное для всех. Тогда шансов на успешный проект больше.

Можно ли ждать появления новых интересных авторских проектов в скором электоральном периоде?

— Электоральный период всегда бодрит общество, даже если это псевдоэлекторальный период, как у нас. Мне сложно сказать, как медиа отреагируют на электоральный период. Государство пытается зайти на медиарынок, чтобы взять под контроль нарождающиеся нарративы. Но, как правило, у чиновников это плохо получается. Все-таки они продвигают искусственно насаженную повестку. Более реально, когда лица, аффилированные с государством, начинают скупать крупные медиа либо другими путями пытаются влиять на медиарынок, например через кибератаки.

Но мы видим скачок интереса к медиа. С учетом роста использования государственного языка мы увидим новые, потрясающие медийные проекты — свежие, интересные, с большими цифрами на казахском языке. В горизонте трех-пяти лет охват казахоязычных медиа будет в разы больше русскоязычного youtube-сегмента. Качество журналистики на казахском языке сильно выросло. Можно видеть несопоставимые цифры у казахоязычной и русскоязычной журналистики. Рано или поздно среда выдаст нам потрясающие авторские проекты, я в этом уверена.

Чем журналисту может быть интересно финансовое расследование? Считается, что этот жанр трудоемкий и не всегда благодарный…

— Я давно поняла, что общественный контроль может сильно повлиять на уровень коррупции в стране. У нас большой массив государственных данных в открытом доступе, но он бесполезен в отсутствие людей, которые бы работали с данными.

Почему журналисты не занимаются расследованиями? Тяжело сидеть по нескольку часов в день и перебирать десятки документов, в массе своей скучных. Не говоря уже том, что увидеть там историю, — отдельный вид таланта. Физически сходить на пресс-конференцию проще и быстрее. Но если вы — молодой журналист, то по большому счету этот навык как инструмент вам нужен, как базовая профессиональная настройка. Нужно знать, как это работает.

Расследование — еще и вопрос гибкости рынка. Он не хочет меняться и подстраиваться под новые инструменты. В ближайшие три года искусственный интеллект даст еще больший массив новых данных. Появится пропасть между журналистами, которые работают с новыми инструментами, и теми, кто не работает. Качество журналиста, который может работать с большими данными, понимает, как правильно их интерпретировать и верифицировать, профессионально поговорить с экспертом, разобраться с новыми инструментами, будет существенно отличаться от качества конкурентов. Поэтому, хотите вы этого или не хотите, это уже данность, отношение к которой зависит от журналиста.

Нацбанк сейчас тестирует цифровой тенге, чтобы контролировать целевые расходы правительства. Какие перспективы у ProTenge в этом случае?

— Я была бы счастлива, если бы с введением цифрового тенге тема коррупции была исчерпана на корню. К сожалению, я настроена более пессимистично — я не верю в успех этого проекта. Я полагаю, что цифровой тенге — еще один ресурс внутри элитной борьбы. Он не будет массовым, его будут выборочно запускать. Боюсь, что его сейчас потестят, посмотрят, как он работает, после чего запустят в какой-нибудь области. Не думаю, что его будут использовать в профильных министерствах или в нацкомпаниях, чтобы не выяснилось, что бюджетные деньги прошли через псевдофонд и оказались где-нибудь в Дубае. Я думаю, у нас нет общего тренда на борьбу с коррупцией и за транспарентность, а есть выборочный отстрел коррупционеров. Обществу даже не нужно аналитических справок, чтобы понимать, в чьих интересах может быть то или иное коррупционное дело.

Если говорить о системной борьбе с коррупцией, то цифровой тенге должен пройти несколько этапов — тестирование, работу над ошибками и массовое внедрение при условии успешного кейса. Но я понимаю, что все будет как с декларированием. Нам его обещали 15 лет. Потом сказали, что правительство и президент не должны показывать декларацию. Сейчас речь идет вообще о ненужности всеобщего декларирования. Простые люди, погрузившиеся в процесс декларирования, стали задавать правильные вопросы. Поэтому на эту тему стало легко говорить с аудиторией. Если бы мы видели, что есть реальный настрой на максимальную борьбу с коррупцией по всем фронтам, то первое, что увидели бы, — с каким рвением правительство и компетентные органы идут на подотчетность. Настоящей борьбы с коррупцией в Казахстане пока не предвидится. Но декларирование с цифровым тенге хорошо ведут в инфополе. Плюс мы наблюдаем, как журналистам ограничивают доступ к членам правительства. Поэтому я бы не стала радоваться цифровому тенге, хотя при определенных условиях это мог быть очень крутой инструмент.

Если говорить о журналистике больших данных, то появятся ли проекты по защите приватных действий финансового характера, защите личных финансовых транзакций?

— Абсолютно. Я подозреваю, что в очень скором будущем появится такая профессия, как цифровой правозащитник. С обилием таких данных это очень важная и нужная профессия. Сейчас мало кто понимает, что это не только про публичность операций, а в принципе про все персональные данные, которые в больших объемах скапливаются у банков, у государства. Мы увидим, наверное, больше преступлений, правонарушений, связанных с использованием этих данных.

Обществу предстоит выработать правовую защитную стратегию. Поэтому понадобятся правозащитники, которые сформируют цифровой кодекс. Цифровизация — новое перспективное поле для исследований, мы сейчас начинаем об этом писать. Тема не только про безопасность и защиту приватных финансовых операций, но и про то, как много должно быть в общем доступе приватных данных, как и в каком объеме государство будет злоупотреблять этими данными. И по большему счету правила игры еще в процессе выработки. Но журналистам надо начинать нарабатывать в этом вопросе экспертизу. Нужны юристы и правозащитники, эксперты. Это — свободная ниша в медиа, у которой есть большая точка роста. Главное — не молчать, а делать.