Как Казахстан попал сразу в три ловушки

277551

И найдёт ли альтернативу КТК

ФОТО: © Depositphotos/VadimVasenin

В воскресенье, 4 сентября, S&P Global Ratings ухудшил прогноз по суверенным кредитным рейтингам Казахстана со «Стабильного» на «Негативный», что, по объяснением агентства, отражает также риски, связанные с экспортом казахстанской нефти по трубопроводу КТК.

В целом через Россию на международные рынки поступает более 90% казахстанского нефтяного экспорта (53,1 млн тонн через КТК и 11 млн тонн по нефтепроводу Атырау – Самара в балтийскую Усть-Лугу от общего экспорта 67,6 млн тонн в 2021 году). Нефть эта смешивается с российской, то есть торгуется с дисконтом. Несмотря на то, что казахстанские власти и акционеры Каспийского трубопроводного консорциума публично отрицают политическую подоплеку участившихся проблем с новороссийским терминалом, совершенно ясно, что даже сугубо технические причины приостановки отгрузки вроде отсутствия запчастей или достаточного количества специалистов связаны с наложенными на Россию санкциями. Также несомненно, что любые длительные проблемы с экспортом нефти немедленно отразятся на экономике в целом, поскольку именно углеводороды приносят более половины экспортной выручки. В понедельник, 5 сентября, Нацбанк РК снизил свой прогноз по динамике ВВП в 2022 году до 2,5%–3,5% при том, что еще в июне он прогнозировал рост на 2,8–3,8% – и это несмотря на то, что цены на нефть (Brent) большую часть полугодия крутились в районе $100 за баррель.

Ануар Буранбаев
ФОТО: личный архив
Ануар Буранбаев

Директор Центра исследований и консалтинга (CRC) Ануар Буранбаев считает, что сложившаяся зависимость казахстанского экспорта углеводородов от одного-единственного направления во многом определялась позицией основных добывающих компаний: «Я согласен с тем, что у нашей нефти в краткосрочной перспективе есть существенные проблемы транспортировки на внешние рынки. Более двух третей добываемой нефти приходится на три крупных проекта, которые работают под своими уникальными контрактами. Если добавить добычу компаний контролируемых КНР, то станет ясно, что решение о выборе транспорта для нефти не так сильно зависит от Республики Казахстан». Но при более долгосрочном взгляде, по его мнению, возможности диверсификации есть: «Первое, это возобновление проекта по транспортировке нефти из казахстанского сектора Каспия через трубопровод Баку – Тбилиси – Джейхан. Проект БТД изначально проектировался под кашаганскую нефть. Задержка с Кашаганом, технологические решения, позволившие увеличить пропускную способность существующей трубы, последующий проект, расширение пропускной способности КТК, начатый в 2009 и завершенный в 2018 году, сделали альтернативный маршрут БТД непривлекательным с экономической точки зрения. Но теперь, если всё меняется, шансы Баку – Тбилиси – Джейхан могут заиграть по-новому. Там есть несколько узких мест с точки зрения физической инфраструктуры, нужны капиталовложения, но институционально самое узкое место – готовность трех ключевых мейджоров – ТШО, КПО и NCOC идти по этому маршруту».

Также, по его мнению, можно увеличить перевалку на Китай. Но системно решить проблему может только трансформация нефти во что-то другое, не столь зависящее от трубопроводов, уверен Ануар Буранбаев: «Самый лучший для нас кейс – Узбекистан. Когда у узбеков начались трения с «Газпромом», они решили дать асимметричный ответ». За время независимости Узбекистан запустил пять газохимических комплексов и сейчас речь идет о шестом. Они превратили газ, который имеет высокую зависимость от монополии при транспортировке, в другие продукты, которые не требуют трубы, и с этим пошли на рынки Азии». Однако есть нюанс, оговаривается экономист: добыча газа в Узбекистане ведется силами государственой компании «Узбекнефтегаз», которая может обеспечить нерыночное ценообразование для газохимических проектов: «Есть ли такая возможность у нас? Я думаю, это может стать альтернативной стратегией. Вы никогда не задумывались о том, что полное название наших шымкентского и павлодарского заводов – Шымкенторгсинтез и Павлодарский нефтехимический завод? В советское время эти два завода проектировались и строились по нефтехимическому циклу, но что-то там не успели доделать, и они стали топливными. Не можем транспортировать нефть по трубе, давайте будем транспортировать продукты переработки, в том числе в сыпучем виде. Вопрос – насколько это рентабельно в сравнении с газохимией. Впрочем, это раньше газ как сырье был дешевле и привлекательнее, но сейчас из-за роста цен это тоже стало серьезным вопросом. Для меня самого стало открытием, что Саудовская Аравия импортирует российский мазут для своих электростанций, чтобы не сжигать драгоценный газ».

Но проблема в том, что несмотря на многократный с начала века рост добычи казахстанской нефти, на внутреннем рынке свободных объемов для переработки нет. «Потому что три мейджора, которые добывают 2/3 казахстанской нефти, пока не готовы поставлять ее на внутренний рынок. Одна из причин – наше правительство и общество не рискуют дерегулировать цены на внутреннем рынке. Насколько помню, в 2008 году была сделана попытка дерегулирования цен на розничном топливном рынке. Но потом случился кризис, временно вернулись к регулированию цен на топливо, но нет ничего более постоянного, чем временные вещи. Проблема в том, что как только вы начинаете регулировать цены, причем неважно, «пол» или «потолок», это приводит к появлению открытой или скрытой монополии/олигополии. Ведь с самого начала было понятно, чем закончится введение дифференцированых цен для локальных и транзитных потребителей. Люди – предельно оппортунистические существа. Если вы владелец заправки и у вас две цены – одна местному за регулируемую цену, а другая – транзитному за нерегулируемую, кому вы будете продавать?» – вопрошает Буранбаев.

Ануар Буранбаев понимает, что переход к рыночным ценам на внутреннем рынке таит серьезные политические риски (достаточно вспомнить, что январские события начались с повышения цен на топливный газ), но уверен, что без этого развитие невозможно: «То есть это вопрос политической воли – готовы ли мы перейти к реальным ценам на нефть на внутреннем рынке? Да, начнут говорить: «Если бы у нас были такие зарплаты» и так далее, но вот в Турции не намного лучше, чем у нас, а по два евро за литр платят. Это ударит по определенным вещам, но без этого развернуть нефть на внутренний рынок невозможно. А без этого решения у нас не будет ни четвертого НПЗ, ни пятого, ни шестого. И нефтехимии не будет. Вся наша газопереработка строится на одном контракте с ТШО, но этот газ лимитированный. А если мы хотим развиваться, тогда надо переходить на реальные биржевые цены, пусть постепенно, поэтапно. Но насколько мы как общество готовы к этому? Если мы как общество будем готовы, понимая, для чего всё это делается, – это одна история. И это самый лучший вариант для Казахстана – перейти на более или менее честные взаимоотношения на внутреннем рынке и с учетом этого начать развивать нормальную внутреннюю переработку. Если нет – другая история. На самом деле такого уж трагического повышения цен на газ в январе не было, и нужно честно обсуждать это. Или же в какой-то момент на смену условному коллективному Александру Павлову (помните последнего премьера СССР?) придет вынужденный Гайдар-Бальцерович, который скажет: «Баста, телепузики, теперь вот так».

Момент этот, по мнению экономиста, неизбежно наступит, если риски реализуются, и Казахстану придется существенно сокращать объемы добычи ввиду проблем с транспортировкой на внешние рынки: «Вот тогда уже всем станет понятно, кто основной кормилец бюджета. Может, тогда наши люди задумаются… Сейчас стало модно кричать: «Куда деваются наши налоги?» Причем, чаще кричат люди, которые налоги не платят. Государство не менее оппортунистично и рационально, чем люди. Большую часть доходов в бюджет формируют налоги сырьевых компаний. В чьих бы интересах работали вы, будь вы государством?»

Если добыча снизится, больше всех пострадает Атырауская область: «Она добывает больше половины всей нефти в стране. Мангистау – там 20%, ЗКО – порядка 12–15%. Актюбинск еще. Безусловно пострадают два центра по перераспределению сырьевой ренты – Алматы и Нур-Султан. Алматы перераспределяет часть сырьевой ренты через механизмы частного финансового сектора, Нур-Султан – через государственные финансы. Но и остальные регионы почувствуют. Сейчас страна живет на сырьевую ренту. Можно смоделировать и посмотреть, какие шоки будут, но и так ясно, что ударит больно. Весь наш сектор услуг зависит от сырьевой ренты. Я думаю, сейчас мейджоры тоже не знают, что делать дальше с каспийскими активами, полная неопределенность».

По его мнению, сотрясающие страну в последние годы кризисы вполне закономерны: «Потому что мы одновременно залетели в три ловушки –среднего дохода, голландской болезни (не в плане обменного курса, а в плане перетягивания факторов производства в сырьевые секторы, в том числе талантливых людей) и сырьевого проклятия, которое порождает так называемые экстрактивные институты, когда определенные группы создают «шлагбаумы», с которых кормятся. Мы построили нормальную олигархическую экономику, у нас сумасшедшая концентрация во всех секторах».

Страна двигалась в эту сторону постепенно, но планомерно: «В 90-х общественный голос звучал так: «Обогащайтесь как можете, мы к вам не лезем ни с чем вообще, наша задача – удержать периметр и какое-то подобие порядка внутри». Этот этап был оплачен приватизацией государственной собственности и появлением прослойки богатых людей, которые потом абсолютно предсказуемо и нормально захотели власти. Но получить ее не смогли – цена на нефть поменялась, объемы добычи увеличились, деньги появились и у государства». До 1998 года включительно Казахстан добывал 25–26 млн тонн, в 1999-ом – уже 30 млн. В 2000 году – 35 млн в 2001-ом – 40 млн: «И началось казахское экономическое чудо. Ренты хватало всем, она просачивалась вниз. К 2010 году мы вышли на 80 млн тонн, и это оказалось плато. Появился новый общественный договор: «Мы к вам не лезем, налоги и теневая экономика нас не сильно интересуют, но и вы не спрашивайте, как мы тратим деньги». Часть ренты была направлена на экстенсивную поддержку населения и бизнеса. Аппетиты росли не только у государства, но и у общества –населению создали высокие ожидания, реальность ввиду низкого качества исполнения патерналистских программ была другая. И этот дифференциал между ожиданиями и реальностью создал негативные настроения».

Реформы в случае, если власти и общество всё же придут к консенсусу в вопросе их необходимости, будут болезненными: «В экономике есть свои законы, их обмануть невозможно, также как законы физики и математики. А мы постоянно пытаемся их обмануть, всё ищем каких-то быстрых побед, какую-то волшебную пилюлю, которая всё исправит. Но волшебных пилюль нет. Если мы что-то хотим, то нужны долгие, тяжелые структурные реформы, об этом сейчас и президент говорит. Но это больно». Времени на их подготовку и проведение остается всё меньше, и положение осложняется необходимостью сопрягать всё это с геополитикой: «География – как судьба, от нее не уйдешь. Можно сколько угодно ориентироваться на Европейский союз или еще на что-то, но надо принять как данность, что мы находимся между Россией и Китаем. Готова ли 20-миллионная несформировавшаяся гражданская нация, распределенная по огромной территории, противостоять текущим автократиям России и Китая? Нам всем предстоит очень сложный путь, чтобы без существенных потерь пережить этот период нестабильности. И многое зависит от того, насколько мы сумеем избежать провокаций извне и изнутри».

Полностью материал о вариантах решения проблем экспорта казахстанской нефти читайте в статье в сентябрьском номере журнала «Forbes Kazakhstan»

   Если вы обнаружили ошибку или опечатку, выделите фрагмент текста с ошибкой и нажмите CTRL+Enter

Орфографическая ошибка в тексте:

Отмена Отправить