Деньги – это не благосостояние, но они помогают его создать

Монетарную политику они постигают не с того конца из-за пагубных идей Джона Мейнарда Кейнса. До Кейнса и его сторонников экономисты понимали, что настоящая экономика – это создание продуктов и услуг. Деньги были лишь символической экономикой. Они были посредником коммерции.

Умение людей торговать друг с другом – вот как мы достигаем более высокого уровня жизни. Деньги измеряют благосостояние. Они олицетворяют спрос на продукты и услуги, которые создали люди. Вот почему подделка денег незаконна, это воровство. Однако, когда это делает государство, это называется «валютным стимулированием».

Деньги отражают то, что мы делаем на рынке. Но вместо того, чтобы принять эту базовую истину, Кейнс утверждал, что все ровно наоборот. С его точки зрения, деньги контролируют экономику. Изменив ввод, можно изменить экономический выпуск, подобно тому как термометр контролировал бы температуру в комнате. Правительство, а не рынок – вот кто двигает коммерцию. Другие «экономические актеры» – инвесторы, венчурные капиталисты, предприниматели и руководители компаний – второстепенны; они лишь реагируют на указания правительства и центральных банкиров. В то время как монетаристы сосредоточены исключительно на денежной массе в обращении, Кейнс считал, что будет полезно использовать финансовые инструменты, такие как расходование и налоги, для того чтобы направлять экономику. Он и его помощники, однако, не имели представления о налогообложении как о препятствии коммерческой деятельности. Они считали, что налоги – это попросту способ контролировать полную покупательную способность экономики, или «собирательный спрос». 

С классическими экономистами Кейнс сходился в одном важнейшем аспекте: и он и они считали, что экономика – как машина, которая должна работать плавно. Так называемые круги бизнеса – подъемы и спады – были феноменами, которые нужно изучать с прицелом на то, чтобы их искоренить. Классики полагали, что более «совершенная конкуренция» между бизнесами, минимальное правительственное регулирование, сдержанный уровень госрасходов, золотой стандарт и низкие налоги приведут к этой цели. Последователи Кейнса же предполагали, что свободные рынки по определению нестабильны, капиталисты их злейшие враги, а мудрые правительственные чины вроде Кейнса необходимы, чтобы защитить бизнесменов от самих себя. Примите государственный контроль правильно – в первую очередь монетарный – и экономика раз и навсегда заработает четко и плавно.

Йозеф Шумпетер считал, что и классики и кейнсианцы крайне неправы в том, что они смотрят на экономику так, как будто это часы. Для него никакого «баланса» не существовало. Рынок всегда меняется, вернее, его темп, но он никогда не останавливается. Новые методы, изобретения, постоянное усовершенствование существующих вещей означают, что правительственные чины никогда не смогут вести экономику как автомобиль. Рейтинг «400 самых богатых людей Америки» и наш рейтинг мировых миллиардеров демонстрируют, что Шумпетер был прав. «Экономические актеры» и ведут экономику. Правительство может либо препятствовать, либо создавать среду, в которой они будут расти и процветать. Это кажется само собой разумеющимся. Тем не менее мировая экономика в беде. Лидеры правительств и экономисты говорят о монетарной политике, как будто она может ускорить экономику, которая шатается под избыточным налого­обложением, удушающим регулированием и большими госрасходами. (Помните, правительство не создает ресурсы. Оно получает их через налоги, займы или инфляцию, которая – здесь Кейнс был прав – является еще одной формой налогообложения.) Правительства большинства стран не переносят ту истину, что люди в нашем рейтинге необходимы для процветания и более высокого уровня жизни. Правительства хотят плюсы того, что эти люди создают, но не хотят, чтобы кто-либо разбогател на том, что создает.

Чем мы обязаны Черчиллю

Этой осенью исполняется 75 лет с начала Второй мировой войны, самой кровопролитной и обширной в истории. Цивилизация висела на волоске, и к весне 1940 года нацистская Германия была на грани победы. Только руководство Уинстона Черчилля удержало Великобританию в войне, когда все, казалось, потеряно, когда Франция, – которая, как считали знающие эксперты, в том числе немецкий Генштаб и советский диктатор Иосиф Сталин, обладала лучшей армией на Земле, – терпела поражение. Сегодня мы забываем достижение Черчилля; как сказал об этом герцог Веллингтон после победы при Ватерлоо: «Исход мог быть и совершенно иной».

Когда Черчилль стал министром 10 мая 1940 года – в тот самый день, когда Гитлер начал наступление на Бельгию, Голландию и Францию, – его политическая позиция в парламенте была слабой. Невилл Чемберлен уже не был премьер-министром, но оставался в кабинете военного времени, он и его сторонники контролировали аппарат Консервативной партии. Черчиллю глубоко не доверяли многие члены Консервативной партии. У Чемберлена было достаточно власти, чтобы свалить Черчилля, если бы он захотел, – хоть сам вернуться на пост министра не мог. 

Решающее испытание для Черчилля наступило скоро. 24 мая, после двух недель шокирующе плохих новостей с фронта, лорд Галифакс, министр иностранных дел и значительная фигура в Консервативной партии, внес невероятное предложение: Великобритания должна начать с нацистами мирные переговоры. Он обосновывал это тем, что чем дольше они ждали, тем слабее становилось положение страны – казалось, что английская армия во Франции вот-вот будет разгромлена. Черчилль отреагировал с нехарактерной осторожностью, зная, что у него нет достаточно политической силы, чтобы выдержать конфронтацию с Галифаксом, тем более победить в ней. Ему необходимо было потянуть время и удержать Чемберлена, который склонялся к тому, чтобы поддержать министра иностранных дел.

Об этой внутренней битве, самой важной в войне, молчали десятилетиями. Она длилась пять необычайно напряженных дней. Черчилль вышел из них с победой, как в конечном итоге и западная цивилизация. Но мы должны в полной мере осознавать, как близок был Гитлер к победе. Ни один другой лидер Великобритании не удержал бы ее в войне. Героический лидер времен Первой мировой войны Дэвид Ллойд Джордж, который восхищался Гитлером, был готов возглавить коллаборационистское правительство, как сделал французский герой Анри Петен, когда Франция попросила мира в июне. 

Если бы Великобритания не осталась в войне, когда Гитлер вторгся в Россию, США не смогли бы обеспечить Москве критически важную помощь. Это было бы политически неосуществимо.

Германия и в меньшей мере Япония возглавили бы мир. Как предостерегал Черчилль: «Если мы потерпим поражение, весь мир, включая Соединенные Штаты, включая все, что мы знаем и любим, погрузится в бездну нового темного века, который лучи извращенной науки сделают более губительным и, возможно, более длительным». Америка бы завязла в экономическом застое, ей пришлось бы следовать политике, которая не разочарует новых хозяев этого мира. Политические последствия мировой победы нацистов/фашистов слишком страшны, чтобы о них даже размышлять. 

У Чарльза Краутхаммера в его книге Things That Matter, завораживающей коллекции его статей и сочинений, есть краткая глава с метким названием «Уинстон Черчилль: незаменимый человек». В этой главе он излагает доводы, почему издание Time в 1999 году выбрало Черчилля «Человеком века». «Потому что только Черчилль обладал этим абсолютно необходимым критерием – незаменимостью. Без Черчилля мир сегодня был бы неузнаваемым – темным, обнищалым, измученным... В первую очередь победа требовала человека, без которого битва была бы проиграна еще в начале. Она требовала Уинстона Черчилля».