Как «дело Салтанат» повлияло на адвоката Жанну Уразбахову
И как меняется отношение власти к насилию над женщиной в семье после громкого процесса
Несмотря на изначальную публичность, адвокаты становятся известными широкой публике благодаря громким процессам. Адвокат Жанна Уразбахова имеет за плечами большой опыт юридической практики и побед в суде. Как общественник она активна в социальных сетях, где объясняет людям правила поведения и возможности защиты в семейных ссорах.
Но повышенный интерес к ее персоне вызвал громкий процесс по делу об убийстве Салтанат Нукеновой ее супругом Куандыком Бишимбаевым. Суд прошел весной 2024 года, длился полтора месяца, каждое заседание транслировалось в социальных сетях, вызывая огромный эмоциональный отклик аудитории. Мы поговорили с Жанной Уразбаховой о громком процессе и о профилактике домашнего насилия в семье.
Дело об убийстве Салтанат Нукеновой было резонансным, и вы испытывали огромное общественное давление. Насколько сложно было вести процесс и как он повлиял на вас в профессиональном и личном плане?
— Я больше 14 лет занимаюсь адвокатской деятельностью. Это не первое мое дело об убийстве. Поэтому в профессиональном плане никаких открытий для меня не было. Но с точки зрения общественного восприятия это был уникальный процесс. Раньше было принято проводить подобные процессы за закрытыми дверями, даже если это были громкие и резонансные дела. Конечно, они освещались СМИ, но не было прямого включения из зала суда. Дело Салтанат стало первым процессом с прямой трансляцией, причем не только в Казахстане, но и в странах Центральной Азии и регионе СНГ в целом. По этой причине процесс привлек огромное общественное внимание. Мне писали из Беларуси, Украины, России, Эстонии, Грузии. Насколько мне известно, за процессом следили даже в США и Канаде. Из этих стран мне писали коллеги-адвокаты и выражали свою поддержку. Когда процесс закончился, я сразу же полетела в отпуск в одну из популярных у нас стран отдыха. Так вот там меня узнавали, люди подходили и выражали поддержку. Поэтому в личном плане процесс оказал на меня сильное эмоциональное воздействие.
Почему процесс привлек огромное международное внимание? Подобные трагические случаи имеются в каждой стране.
— Дело получилось действительно громким по нескольким причинам. Во-первых, не каждый день у нас судят за такое преступление представителя власти, который занимал ранее пост министра. Во-вторых, думаю, повлиял тот факт, что Казахстан в последнее время активно поднимал тему семейного и бытового насилия. Все эти годы общественники кричали, что нужно ужесточать ответственность за бытовое насилие. И как раз жестокое преступление, словно в насмешку, совершил представитель высшей власти. В-третьих, конечно же, повлияла личность самого Бишимбаева. Ранее он был судим за совершение особо тяжкого коррупционного преступления. Если бы он отбывал наказание до конца, убийства Салтанат могло бы и не случиться. Но Бишимбаев был помилован бывшим президентом. По сути, не получив до конца наказание за первое преступление, он совершил новое, но уже против личности. И в копилку общественного резонанса внесла свою лепту безнаказанность обвиняемого.
Еще одним фактором я считаю прецедент онлайн-трансляции судебного заседания. Подобных процессов на территории СНГ до этого не было. Люди сравнивали дело Бишимбаева с делом известного американского футболиста O. Джей Симпсона, который подозревался в убийстве своей жены. Сравнивали наш случай с делом Джонни Деппа против Эмбер Хёрд. А это как раз дела, которые бурно обсуждаются СМИ и привлекают обывателей. Им интересно, как проходит процесс, как работает защита, в чем роль судьи и адвоката. Процесс стал неким пособием для повышения юридической грамотности населения.
Как вы себя чувствовали перед съемочными камерами во время процесса?
— Не могу сказать, что на меня сильно повлияло присутствие камер. Оперативная съемка дала возможность отсматривать материал и качественно проводить работу над ошибками. Люди смотрели процесс и фактически проводили собственное расследование. Они сопоставляли даты, детали — в какой одежде Салтанат вышла из ресторана, потом обратили внимание, что она вернулась в другой рубашке… Присылали свои версии произошедшего, делились эмоциями. Понятно, что всё анализировать у нас не было времени. Режим работы был такой, что с 9:30 до 18:00 мы были в зале суда. Четыре дня в неделю. На процесс в Астану я летала из Алматы. А вот что реально отличало этот процесс от других, так это участие присяжных заседателей. Обычно у нас их редко привлекают, поскольку они участвуют в наиболее тяжких категориях процессов.
Во время процесса вы получили много профессиональных мнений от юристов из разных стран. Есть ли планы как-то их систематизировать, может быть, разместить наиболее интересные в открытом доступе.
— И до процесса Салтанат я регулярно собирала предложения по теме бытового насилия и обобщала их с точки зрения собственной практики и адвокатского опыта. К тому же я посещала в других странах центры противодействия сексуальному насилию. Переработав информацию, я отправляю предложения в Генеральную прокуратуру и Аппарат президента. Через социальные сети работаю с населением, где объясняю права и возможности защиты в семейных ссорах. Я также являюсь участником разных рабочих групп по совершенствованию законодательства, куда также направляю свои предложения.
Как часто вам приходится брать дела о домашнем насилии?
— Для меня такие дела больше общественная нагрузка, поэтому я беру их нечасто. Берусь за подобные дела, когда понимаю, что случай особенный, нужно подключиться и помочь. Например, когда на жертву идет колоссальное давление с противоположной стороны, обвиняемые — люди, наделенные властью и большими деньгами, имеют существенный вес в обществе. По моей основной практике я корпоративный юрист и специализируюсь на корпоративных спорах.
Насколько вы можете судить по вашему текущему опыту, сократилось или увеличилось количество дел о бытовом насилии?
— Давайте начнем отсчет с 2017 года, когда декриминализировали бытовое насилие. С 3 июля 2017 года по 11 апреля 2024 года преступления в сфере семейных отношений, а это умышленное нанесение легкого вреда здоровью, относились к категории административных правонарушений. Декриминализация привела к резкому росту бытового насилия. В ковидный 2020 год случилось свыше 130 тысяч обращений по факту бытового насилия. С тех пор мы ежегодно имеем свыше 100 тысяч обращений в полицию. Но до суда доходили меньше 30% дел. Женщины под давлением примирялись со своими обидчиками. 11 апреля 2024 года президент подписал закон, в котором статья 108 «Умышленное причинение легкого вреда здоровью» и статья «Побои» в сфере семейно-бытовых отношений были снова криминализированы и внесены в Уголовный кодекс РК. Пока сложно сказать, снизилась статистика преступлений или же нет, так как год еще не закончен. Для отслеживания статистики нужны полные годовые данные.
Если процесс тянется длительное время, наверное, адвокат привыкает к клиенту, его окружению. Как часто возникает эмоциональная привязанность?
— С большинством моих доверителей-клиентов мы остаемся в близких отношениях. Бывает, даже дружим семьями. За время работы привыкаешь к этим людям.
Время от времени общество взрывает очередное мнение облеченного религиозной или гражданской властью мужчины — мол, женщины сами во всём виноваты. Как реагировать на подобные высказывания, которые, по сути, оправдывают агрессию?
— Я думаю, прежде всего нужно делать максимально открытой проблему бытового насилия над женщиной в семье и на работе. Не замалчивать ее и не прятать. Домашнее насилие считается внутренним делом семьи, и мало кто из женщин рассказывает об этом родственникам или друзьям. Молчание женщины провоцирует безнаказанность и вседозволенность. Открытость — это составная часть общественной культуры, поэтому мы, общественники, стараемся максимально открыто говорить о таких вещах. Да, они неприятные, даже болезненные, но без честного признания проблемы и общественной дискуссии бытовое насилие не победить. Кроме того, начинать поднимать статус женщины в семье нужно с самой семьи. Культура общения закладывается воспитанием на ранних этапах жизни человека. Мы не можем влезть с советами в каждую семью, но можем начать обучение с младшей школы. Рассказывать, что насилие ломает личность вне зависимости от гендера, говорить о влиянии насилия в целом на человека. Чем больше мы пытаемся не замечать проблему, тем больше она, как раковая опухоль, разрастается. Потом приходится бороться не только с опухолью, но, что гораздо сложнее, с метастазами. То же самое происходит с домашним насилием. Мы старались не замечать проблему, она росла, и в результате ее метастазы пошли по всему телу общества.
Как их теперь купировать?
— Надо вернуться к вопросу воспитания — всё идет от семьи. Еще одно предложение, которое я регулярно продвигаю для купирования случаев бытового насилия, — это принудительная психологическая помощь закоренелым абьюзерам. Пока абьюзер не найдет в себе причину агрессивного поведения, нельзя ждать его исправления. Мира и спокойствия в семье не будет. Женщина может сколько угодно уходить, прощать и возвращаться к такому мужу, он будет продолжать жить своими обидами и вымещать их на женщине. Еще одно предложение — на уровне государства начать предоставлять женщинам комплексную адресную психологическую помощь, чтобы помочь справиться с проблемами в семье.
Что предлагает передовая мировая практика в этом вопросе?
— В США существует практика, что пока человек не пройдет курсы управления гневом, он не может приближаться к своей семье. Мы тоже можем ввести у себя подобную норму.
Есть ли у вас на данный момент в производстве дела по защите женщины?
— Да, я веду два дела, которые скоро закончатся. После чего я хотела бы взять паузу — очень сильно эмоционально устала.
На сколько у вас хватит сил вести волонтерскую работу адвокатом, как долго рассчитываете заниматься такой общественной нагрузкой?
— Я думаю, нужна правильная организация ведения таких дел. Дел много, они сложные, адвокаты эмоционально выгорают. У юристов не хватает рук помогать всем пострадавшим женщинам. Правовую помощь нужно оказывать не по каждому конкретному случаю, а комплексно — со стороны государства. Задача государства — уметь правильно реагировать на случаи бытового и домашнего насилия. Нужно разработать единую методику защиты и повсеместно ее использовать. Условно говоря, если мужчина подвергает свою семью насилию, то женщине надо оказать психологическую и юридическую помощь, а мужчину отправить на принудительное лечение и реабилитацию. Если государство создаст понятные и единые правила игры, всем будет жить проще. Но в этом направлении нужна работа правительства.
Могу сказать, что МВД использовало мои рекомендации по созданию методов реагирования при сексуализированных преступлениях. В 2022 году было открыто несколько центров наподобие эстонских. Напомню, в Эстонии, как и в ряде других европейских стран и США, работают центры противодействия сексуализированному насилию. Часто женщина не знает, как поступить после изнасилования, и остается наедине со своей бедой. Но у нас центры поддержки жертв насилия не прижились, так как при их организации использовали методику в неполном объеме. Даже не указали мое авторство этой методики. Однако МВД продолжает приглашать меня экспертом и таким образом не теряет со мной связь.
Иными словами, не дают ходу, но и не отказываются полностью от ваших идей.
— Поэтому мы и находимся в ситуации, когда государство пытается сдвинуть дело с мертвой точки, но МВД не может реализовать полностью положительную практику. Как адвокат я работаю напрямую с жертвой и знаю, что она чувствует, знаю нюансы ее поведения. На уровне государства, как показывает практика других стран, всегда есть непонимание, отсюда и недочеты в организации системы внесудебной защиты женщины.
После длительной практики ведения дел, защищающих женщин от агрессивных мужчин, не накапливаются ли отрицательные эмоции и не начинаете ли вы чувствовать негативное отношение к мужскому полу?
— У меня нет такой психологической деформации. У меня есть муж, друзья и коллеги-мужчины, и я не переношу на них негатив с рабочих дел. Не надо думать, что все мужчины плохие. Я делю людей на хороших и плохих. Надо уметь отделять личные эмоции от практики.
