Милитаризация Европы — путь к бедности
А также экономический подрыв демократических основ
ЛОНДОН — Пока война России против Украины продолжается на восточных рубежах Европы, лидеры континента наконец готовы признать, что у них есть возможность оживить свои ослабленные экономики. После десятилетий жесткой экономии они снова хотят тратить, но не на борьбу с бедностью, ускорение декарбонизации или восстановление разваливающихся общественных услуг. Вместо этого европейские бюджетные ресурсы направляются на танки, ракеты и истребители.
Переориентация экономики на государственные военные расходы известна как военное кейнсианство, хотя сам Джон Мейнард Кейнс — известный в том числе тем, что осудил Версальский договор после Первой мировой войны, который лег тяжким бременем на Веймарскую Германию и в итоге проложил путь к приходу Гитлера и новой войне — вряд ли одобрил бы этот термин.
Логика возрождения военного кейнсианства не лишена оснований: политика жесткой экономии ослабила многие европейские экономики. За последнее десятилетие производительность в Европе росла вдвое медленнее, чем в США, а в 2023 году упала на 1%. Реальные зарплаты снизились на 4,3% в 2022-м и на 0,7% в 2023-м после десятилетия стагнации. И текущих инвестиций катастрофически недостаточно для решения двойного кризиса — экономического неравенства и климатического коллапса.
Саморазрушительная приверженность Европы жесткой экономии олицетворяется немецкой доктриной «Schwarze Null» («черный ноль»). Даже в годы экономического чуда Германия отказывалась вкладываться в долгосрочный рост. В результате, как и большая часть континента, она страдает от хронического недофинансирования физической и социальной инфраструктуры, что сдерживает производительность.
На этом фоне милитаризация может показаться легким решением. В отличие от социальных расходов, оборонные траты не встречают политического сопротивления. Они позволяют политикам выглядеть сильными — важный козырь в эпоху «жестких лидеров» — и обеспечивают поток государственных денег в ВПК, мощное лобби с тесными связями в элитах.
Но военное кейнсианство — это тупик как в экономическом, так и в политическом плане.
Во-первых, это слабый двигатель долгосрочного роста. Современное производство вооружений основано на высокотехнологичных процессах с низкой долей труда, поэтому его мультипликативный эффект ниже, чем у инвестиций в здравоохранение, образование или зеленую энергетику. На каждый потраченный евро создается меньше рабочих мест, а вклад в общую производственную мощность экономики минимален.
Во-вторых, военное кейнсианство усиливает зависимость Европы от ископаемого топлива: современные армии — одни из крупнейших институциональных потребителей нефти и газа. Наращивание оборонных мощностей означает сохранение спроса на углеродоемкие технологии в момент, когда Европа должна от них отказываться.
Хуже того, приоритет обороны над декарбонизацией подпитывает ту самую нефтяную систему, которая изначально дает режимам вроде путинского ресурсы для ведения войны. Как сообщала The Guardian, за последние три года Европейский союз потратил на импорт российского ископаемого топлива больше, чем на финансовую помощь Украине.
Если ЕС действительно хочет победить Россию — не только на поле боя, но и геополитически, — он должен ударить по главному источнику власти Кремля: экспорту нефти и газа. Россия — это государство, зависимое от нефтересурсов, и ее военная машина в первую очередь финансируется доходами от европейской зависимости от углеводородов.
За последнее десятилетие нефтегазовые доходы составляли 30–50% федерального бюджета России, а сегодня на них приходится около 60% экспортной выручки. Эти отрасли дают доллары, необходимые для импорта военных технологий. Без них российская экономика быстро рухнет под грузом гиперинфляции.
Таким образом, самая эффективная долгосрочная стратегия против российской агрессии — не наращивание военных расходов, а ускорение зеленого перехода. Европе нужна новая версия «Зеленого курса»: общеевропейская мобилизация для декарбонизации экономики, обеспечения энергобезопасности и создания миллионов высокооплачиваемых зеленых рабочих мест.
Это потребует масштабных инвестиций в ВИЭ, общественный транспорт, модернизацию зданий и электрификацию промышленности. Также придется перестроить цепочки поставок, вернуть ключевую инфраструктуру в госсобственность и разорвать хватку нефтегазового капитала над европейской политикой.
Но «Зеленый курс» укрепит позиции ЕС сильнее, чем любое количество новых танков и снарядов. Европа, которая сама производит чистую энергию, развивает устойчивые зеленые отрасли и снижает зависимость от нестабильных сырьевых рынков, в итоге не станет заложником нефтяных диктаторов.
Перед европейскими элитами стоит жесткий выбор: продолжать поддерживать сломанную модель роста, закачивая деньги в ВПК, или инвестировать в жизнеспособное будущее, основанное на солидарности, устойчивости и демократическом контроле. В долгосрочной перспективе инклюзивная зеленая экономика — это единственный способ противостоять ярости и отчуждению, которые подпитывают рост ультраправых сил, являющихся главной и самой непосредственной угрозой для европейской демократии.
