Алмас Чукин: Как Казахстану перестать жить не по средствам
Экономист и бизнесмен рассуждает о ремонте во время пожара
Новичок рейтинга влиятельных бизнесменов Казахстана Алмас Чукин (№50) – профессиональный управляющий инвестициями. При его непосредственном участии были осуществлены инвестиции в объеме около $2 млрд в Казахстане, Кыргызстане, Непале, Узбекистане и других странах. Однако широкой публике управляющий партнер компании Visor Kazakhstan больше известен как эксперт в сфере экономики и финансов. Кандидат экономических наук, он состоял членом консультативной группы МВФ по Центральной Азии и Закавказью. В прошлом году Чукин возглавил общественный совет Министерства национальной экономики РК. Мы поговорили о том, что происходит с заявленными правительством экономическими реформами и каковы перспективы страны в условиях все более усиливающихся геополитических противоречий.
F: Расскажите, как высокопоставленный чиновник Минфина Кыргызской Республики и ее дипломат стал жителем Алматы и казахстанским бизнесменом.
– Наверное, это судьба – отец у меня кыргыз, а мама казашка. Даже родиться довелось в Алматы, поскольку мама в это время приехала погостить к родственникам (смеется). Окончив в Бишкеке школу, отучился в МГУ и вернулся на родину. Сначала преподавал в университете, затем работал в Министерстве экономики и финансов. Потом Роза Отунбаева (политик, дипломат, впоследствии президент КР в 2010–2011 годах – F) отправилась в США создавать посольство Кыргызстана и позвала меня с собой – нужен был человек для всякого рода переговоров по финансово-экономической тематике. Через год она уехала назад, а я остался на четыре года временным поверенным, пока не прислали нового посла. После поработал в Госкомимущества, но зарплата, которую там платили, не позволяла содержать семью. Один иностранный инвестфонд собрался открывать в Алматы региональный офис на Центральную Азию, и они сделали предложение, от которого я не смог отказаться (смеется). Спросили, знаю ли я кого в Казахстане, я, естественно, знал – однокурсник Ораз Жандосов (№42 рейтинга влиятельных – F) возглавлял Нацбанк, в правительстве работали другие товарищи по МГУ. Так все и произошло.
После российского дефолта 1998 года фонд накрылся, и я ушел в свой бизнес – создал IT-компанию по SAP-продуктам, поработал замом по финансам в Халык Банке. А потом Айдан (Карибжанов, мажоритарный акционер группы Visor, №19 рейтинга влиятельных – F) предложил присоединиться к его команде – они как раз создавали подразделение управления активами Compass. Компанию продали, а я остался.
F: В 2018 году Нурсултан Назарбаев дал поручение довести к 2025 году объем ПИИ в Казахстан до $30 млрд. По итогам прошлого года они достигли $28 млрд. Но вот аналитики Нацбанка считают, что валовый приток ПИИ не отражает реальную картину и гораздо информативнее статистика чистого притока ПИИ, за вычетом оттока и реинвестиций. А здесь у нас проблемы – как раз с 2018-го чистый приток имеет отрицательные значения. Что думаете об инвестиционном климате РК вы?
– Разделим инвестиции на три группы. Первая – инвестиции, объем которых от нас никак не зависит, –инвестиции сырьевых гигантов типа ТШО. Там долгосрочные контракты, и время от времени они делают какие-то инвестиции, чтобы добыча не падала и росла. Это отражается в статистике, и кажется, что у нас инвестиции растут.
Три беды KEGOC: Алмас Чукин о предстоящем размещении акций компании
Экономист анализирует ситуацию с электроснабжением Казахстана и предлагает ... →
Вторая группа, где от нас тоже ничего не зависит, – инвестиции гигантов FMCG. Зайдите в любой магазин – там P&G бьются с Colgate и Unilever. Они просто смотрят на карту и, если видят, что где-то их продукт почему-то занимает меньше 40% рынка, начинают разбираться и восстанавливать баланс. Эти ребята не ходят на наши инвестконференции, и их не интересует наш инвестклимат – даже если правительство примет какой-нибудь плохой закон, все продавцы шампуня будут страдать одинаково.
Остается только третья группа – гибкий рынок производителя, который может построить свою фабрику в Казахстане, но может и в Узбекистане. Или, скажем, возобновляемая энергетика – правительство создало условия, инвесторы пришли и незаметно за последние шесть лет уже 3000 МВт построили.
Я, честно говоря, не знаю, что происходит в этом году, но на днях премьер ругал всех, что по инвестициям недобор 50%, и требовал до конца года это выправить. Допустим, прошлый год был хороший, но я считаю, что все это надо считать отдельно – за горой ТШО просто не видно, что происходит со всем остальным. Однако, если уйти от цифр, так сказать, по ощущениям, на мой взгляд, скорее идет ухудшение инвестклимата. В первую очередь это видно по налогам: по чуть-чуть везде идет рост нагрузки. Особенно для добывающего сектора. Думают, что там какие-то сумасшедшие сверхприбыли, и добавляют налоги. Но при этом забывают пословицу – пока толстый сохнет, худой сдохнет. Даже золотые месторождения не бывают одинаковыми – на одном само в руки идет, а на другом гигантские затраты. То же с нефтью: когда она прямо шпарит из земли, то да, но в нефти из 10 стартапов семь-восемь вообще не доходят до финиша. Если дальше так зажимать налогами, это начинает превращаться в бизнес с обычной нормой прибыли, что не оправдывает огромных рисков, присущих отрасли.
F: Вы же сами недавно в своем Telegram-канале сравнивали казахстанские налоги с мировыми и делали вывод, что их надо увеличивать, в том числе НДС?
– Если смотреть с точки зрения макростабильности, то да, увеличивать надо. Потому что если у нас бюджет «крякнется», всем мало не покажется. Последние годы мы живем не по средствам. Бюджет можно сбалансировать только двумя способами – либо сокращая расходы, либо повышая доходы. Первое не позволяет делать страх социальных последствий. Людям свойственно нежелание страдать сегодня для того, чтобы когда-нибудь потом стало лучше. Но тогда надо повышать доходы, то есть налоги. Вопрос в том, как это делать. С экономической точки зрения НДС – нейтральный налог, он на всех одинаково действует. Правда, его рост приводит к общему росту цен.
F: То есть к росту инфляции?
– Там технически все сложнее: инфляция может немного ускоряться, но будет скомпенсирована снижением покупательской способности. Однако я против резкого подъема НДС, который предлагает правительство. С 12 до 16% – это рост сразу на 30%. Надо поднимать по 1–2% и растянуть этот процесс лет на пять, чтобы была адаптация. Кроме того, мы живем в общей экономической зоне с четырьмя другими странами, и если здесь станет 16%, а в Кыргызстане останется 12%, то каким будет вывод для многих? То есть мы не можем просто заниматься фантазиями – границы открытые, ножницы будут работать.
F: Президент так многообещающе говорил о предстоящих реформах, что многих реализация разочаровала, в том числе в части экономики. Новое правительство сложно назвать новым, используемые им инструменты – тоже. В послании президент поставил цель удвоить ВВП и добиться ежегодного роста экономики на 6–7%. Вы видите, за счет чего это будет происходить?
– Пока я вижу, что мы вместо «нового» идем к «справедливому Казахстану». Семейственность убрали, но модель экономики не изменилась. Она старая, но более справедливая (смеется). На недавнем Kazakhstan Growth Forum один эксперт сказал интересную вещь: что на этапе подготовки в послании было много кардинального, но потом что-то ушло, где-то пропало, и получилось, что получилось. Я думаю, одним из факторов явилось то, что не видно конца войне в Украине. Наверное, не стоит начинать капитальный ремонт в доме, когда у соседа пожар. Возможно, сейчас действительно не лучший период для радикальных реформ. Война поставила под угрозу если не существование, то развитие России, и на нас это тоже окажет косвенный эффект.
Теперь – в чем главная проблема. Мы создали патерналистскую экономику, у нас на каждом шагу субсидии государства. Проснулся, включил лампочку – субсидирование электричества, открыл кран – субсидирование коммунальных услуг, взял хлеб – субсидируемое сельское хозяйство, сел в автобус – субсидируемые пассажирские перевозки. И все это собирается в несбалансированный бюджет.
F: Ну это же часть сложившегося общественного договора – мы подкидываем вам часть нефтяного пирога, а вы не спрашиваете, куда девается остальное.
– Да. Я говорю чиновникам: «Ребята, когда вы хвастаетесь своими $200 млрд ВВП, не забывайте, что к половине мы не имеем отношения – природа дала нам залежи нефти, металлов, и мы получаем ренту. Вот в Кыргызстане нет нефти, ВВП на душу меньше казахстанского в 10 раз, и там бюджет почти ничего не дает бизнесу, все сами крутятся. Но разве кыргызы живут хуже в 10 раз? Ну в два, ну в три… Чтобы стать конкурентной, в экономике все должно стоить столько, сколько стоит. Вот у нас было электричество почти даром, понаехали майнеры – какая польза от этого? Нерыночная цена бензина – пошла контрабанда в соседние страны. Но менять это тяжело, вы помните, что произошло после отпуска цен на сжиженный газ в январе 2022-го. Сейчас цены на бензин чуть отпустили – и спокойно прошло. Надо выходить к людям, объяснять, одновременно налаживая адресную поддержку уязвимых слоев. Мы уже подошли к краю – Экибастуз, Риддер и далее по списку. В июле цены на тепло подняли, но платить-то начнут в ноябре. Посмотрим…
Передовой сектор по реформам сейчас – энергетика. Народ пока не заметил, но у нас произошла революция – с 1 июля ввели систему единого закупщика. Раньше производители электроэнергии могли продавать как хотели – на бирже или напрямую потребителю. И получалось, что есть старые неэффективные производства с огромными затратами и есть что-то поновее, где можно купить дешево через административные, например, рычаги. Теперь создали орган, РФЦ (он раньше работал только с альтернативной энергией), который покупает у всех, усредняет затраты и по единой цене всем продает.
F: Но разве это не антирыночно?
– Я не думаю, что это совсем антирыночно. Хотя представители ERG, к примеру, недовольны – мы, говорят, купили электростанцию специально для того, чтобы производить алюминий, вкладывали, снижали себестоимость, почему мы должны покупать по новой, более высокой цене. Но ситуация настолько плоха, что без этого механизма может разрушиться вся энергосистема. Из-за многолетних убыточных тарифов в стране сейчас 2100 км бесхозных сетей и 630 подстанций.
F: Насколько Казахстану нужна АЭС и почему правительство так продавливает этот вопрос именно сейчас? Сколько она добавит в генерацию?
– В зависимости от того, сколько там реакторов будет. Они сейчас ведут речь о станции на 2000 мегаватт. Считаю, экономического смысла АЭС в Казахстане не имеет. Во-первых, это очень дорого. Во-вторых, средний срок строительства – 10–12 лет. За это время можно несколько электростанций построить, есть масса альтернативных решений, которые гораздо дешевле и быстрее. Аргумент, что мы занимаем первое место в мире по добыче урана, и вовсе ничего не стоит. Уран в конечной стоимости электричества составляет 3–4%. Строить целую атомную промышленность ради одной электростанции – бессмысленно. Я думаю, это вопрос исключительно политический.
F: Сейчас все более или менее крупные сделки M&A в Казахстане происходят с участием российского капитала. Не кажется ли вам, что таким образом наша экономическая зависимость от России усиливается?
– Знаете, ветер дует против России. То, о чем вы говорите, – это отдельные случаи. Тренд же в том, что Россия переходит в режим мобилизационной экономики. Главной статьей ее бюджета становится оборонка. Деньги на войну – это выброшенные деньги. Для экономики это просто так не проходит. Простой пример – обесценение активов «Яндекса», который стоил в 2020 году 21,5 млрд долларов, а сейчас – 8 млрд. По большому счету Россия как экономическая держава потеряла десятки процентов своего потенциала. К чему это приведет, никто не знает, но у войны есть только три варианта будущего: выиграл, проиграл, перемирие. Если Россия каким-то образом выиграет, то ей этого не простят, и санкции на десятилетия вперед обеспечат модель Ирана и Северной Кореи. То есть военная победа станет экономическим поражением. Если Россия проиграет, тогда возникнет вопрос репараций. И речь уже идет о триллионах долларов. Перемирие – встали на противоположных берегах Днепра, и на 60 лет ни туда, ни сюда. Россия останется в изоляции, продолжая контролировать чужую территорию. Ни по одному из сценариев я не вижу, где Россия может выиграть.
F: Что это значит для нас?
– Для нас это означает вопрос по ЕАЭС. Очень странно быть в экономическом союзе, где две ведущие страны – Россия и Беларусь – находятся под жуткими санкциями. Понятно, что за пять минут никто его не распустит, но притормаживать необходимо. Мы продолжаем платить таможенные отчисления в России, притом что ее доля в общем импорте сильно упала. Вон Молдова, где Россия еще пять лет назад контролировала ситуацию, уже собралась вступать в ЕС. Понятно, что за Казахстан они будут биться до последнего, потому что мы для них критически важны. Но это дает нам и козыри. Если возникнут проблемы на российско-казахской границе, то им придется с другом Китаем через Хабаровск общаться, и на Транссибирской железной дороге будет пробка.
F: Пару месяцев назад в одном из своих постов в соцсетях вы писали, что падение рубля к тенге угрожает нашей экономике, и советовали довести курс тенге до 470 к доллару, чтобы курс рубля вернулся к пяти. Примерно так сейчас и происходит – довольны?
– Да, это неприятное лекарство, но другого нет. Когда все это началось, после аннексии Крыма, все кинулись покупать швейцарский франк, решив, что это надежная резервная валюта. Франк полез вверх и начал убивать швейцарскую экономику. В результате швейцарцы стали печатать франки и всем желающим продавать. Теперь у Швейцарии колоссальный запас доллара и евро, зато франк снова опустился. Правильно это или нет, но единственный способ выравнивания торговых потоков – манипулирование курсом валюты. Другого не придумали. У нашей торговли шкура тонкая, она живет на 10–12%, и когда курс меняется на 20%, то целые направления начинают отмирать. У нас российские стройматериалы просто на курсе стали на 20–30% дешевле, и все остальное встало. Отечественный производитель стал совсем неконкурентоспособен, те же фермеры.
F: Но рубль может и дальше падать, вы сами сказали о перспективах российской экономики.
– Ну Путин же сказал, что 97 рублей за доллар – это предел, дальше ни шагу. Видимо, три рубля оставил про запас (смеется). Если бы мы не были в ЕАЭС, конечно, было бы легче, мы могли бы таможенными тарифами играть, могли бы регулировать импорт. Но действовать приходится в существующей реальности.
F: Есть ли что-то, о чем мы не упомянули, но что вы считаете крайне важным?
– Да, это вопрос скорее социальный, но может аукнуться больше, чем чисто экономические проблемы. Каждый год у нас рождается примерно 400 тыс. детей, 150–160 тыс. человек умирает, то есть естественный прирост – 250 тыс. Получается, каждые четыре года у нас прибавляется 1 млн населения, это целый Шымкент. У нас эта рождаемость началась с 2004 года, и первым сейчас уже 19 лет. Пока они рассосались по всяким вузам и так далее. Но через два-три года им понадобится работа. И потом каждый год нам понадобится 400 тыс. новых рабочих мест для старта. Есть у нас это? Нет. И при этом острая нехватка квалифицированных кадров – на той же стройке например. Вот этим сейчас надо заниматься правительству помимо бюджета и прочего. Ключевая проблема – у нас плохое образование, и чем дальше от элитных школ больших городов, тем хуже. Я бы вернулся к советской системе профтехобразования. И этим не министерство образования должно заниматься, а все правительство. Молодежь – наше счастье, но одновременно большая взрывоопасная проблема.
