Ян Гриффитс: Мода, которая не продаётся, — не мода, а экспонат
Эксклюзивное интервью одного из самых закрытых fashion-дизайнеров современности
Креативный директор Max Mara Ян Гриффитс нечасто дает интервью прессе. Даже в эпоху повсеместной одержимости развитием личного бренда, дизайнер сохраняет приватность и предпочитает, чтобы созданные им коллекции сами рассказывали о его работе.
Для Forbes Kazakhstan мистер Гриффитс сделал исключение, пригласив нашего специального корреспондента в Лондоне в свой загородный дом в восточной Англии, чтобы поговорить о британском юморе, культурных кодах и осенне-зимней коллекции Max Mara, вдохновленной сестрами Бронте.
Кто такой Ян Гриффитс?
В человеке, встречающем меня на пороге своего коттеджа в графстве Саффолк, трудно признать бывшего панка из Манчестера. Одетый в безупречный ансамбль из джинсов, голубой рубашки, темно-синего блейзера с платком в горох в нагрудном кармане и таких же темно-синих кед, Ян Гриффитс явил собой образ — квинтэссенцию британского стиля: элегантно, сдержанно и с каплей эксцентричности.
В 1982 году в возрасте 19 лет будущий креативный директор Max Mara жил свою лучшую жизнь и веселился в ночных клубах, пока в один из дней не услышал в новостях о том, что премьер-министр страны Маргарет Тэтчер рассматривает возможность призыва безработных на Фолклендскую войну. «Я подумал, что пора чем-то заняться. Так я и начал изучать моду», — делился Гриффитс в интервью The Guardian.
Академическое путешествие в мир моды Ян начал в Манчестерском политехе (нынешний Manchester Metropolitan University). Затем было поступление в Королевский колледж искусств в Лондоне и работа на полставки в универмаге Browns на South Molton Street, где основательница магазина Джоан Бёрстин отправила его в секцию с творениями дизайнера Аззедина Алайи.
Во время первого семестра в Королевском колледже искусств все 60 студентов курса, на котором учился Гриффитс, подали заявки на конкурс, организованный итальянским модным домом Max Mara. Ян тоже готовил свою заявку, но 9 декабря 1985 года, в ночь перед дедлайном, у него закончился черный фломастер, которым он рисовал эскизы. Он был готов все бросить и пойти спать, но в решающий момент Триш — его соседка, с которой он делил жилье в лондонском районе Блумсберри, вернулась из клуба и, по очень странному и удачному совпадению (Триш не была дизайнером), нашла в своей сумке черный маркер. Это маркер и прочертил Яну дорогу к победе в соревновании. Эскизы, созданные им для конкурса Max Mara, теперь хранятся в архивах бренда.
В 1987 году, после выпуска из Королевского колледжа искусств, вместе со степенью магистра в фешен-дизайне Ян получил приглашение присоединиться к Max Mara, где он работает вот уже почти 40 лет. За эти четыре декады Гриффитс создал для итальянского бренда множество коллекций и предметов гардероба, в том числе легендарное фактурное пальто-тедди, представленное миру в 2013 году.
Г-н Гриффитс, ваша последняя коллекция «Осень — зима 2025» была вдохновлена литературными новеллами английских сестер-писательниц Шарлотты, Энн и Эмили Бронте. Как вам удалось объединить эту идею с итальянскими кодами модного дома Max Mara?
— Моя работа — правильно смешать два компонента, чтобы коллекция сохраняла итальянскую идентичность, но в то же время отражала британское вдохновение. Это стало инстинктивным: у меня есть чутье, отчасти потому что я британец, отчасти потому что я работаю в Италии уже 37 лет. Это стало чем-то естественным. Я не останавливаюсь и не спрашиваю себя: «А это слишком британское? Слишком итальянское?»
Я работаю в Max Mara уже очень долго, а британцем являюсь еще дольше. Как креативный директор, я должен уважать коды дома и каждый сезон наполнять их новым вдохновением.
Почему вы выбрали сестер Бронте и что именно вы взяли у них, чтобы переосмыслить в коллекции?
— Возможно, с позиции британского дизайнера я ощущал потребность в романтике. После многих лет целеустремленности, логики, хладнокровия, женщина Max Mara должна была в какой-то момент последовать своим чувствам. Я хотел показать мрачную, страстную сторону этой женщины. Я размышлял о романтизме в британской культуре XIX века — художники, поэты, Тернер, «озерные поэты» (группа английских поэтов-романтиков, живших в Озёрном крае; ключевые фигуры группы — Уильям Вордсворт, Сэмюэл Тейлор Кольридж и Роберт Саути — F), Байрон… Но они все мужчины. Я захотел найти женщин этого периода. Конечно, это могла бы быть Мэри Шелли, но я остановился на сестрах Бронте — их описание человеческой души просто невероятно. Они были воспитаны в отдаленной маленькой деревне, но знали всё о человеческой природе. Это было как чудо — такое понимание, такая проницательность. Поэтому я выбрал сестер Бронте как символ романтизма.
Можно ли говорить о «британском моменте» в моде или это невозможно свести к простой визуальной форме?
— Мне кажется, британское влияние в моде всегда присутствует. Оно — как постоянная нить. И единственные, кто на него не откликается, — это сами британцы. Единственные, кто не носят твидовые пиджаки, броги и вощеные куртки — это британцы. Они носят всё, кроме этого. А вот по всему миру вы видите людей, обожающих британский стиль.
Как бы вы определили три самых важных компонента «кода британскости»?
— Очень сложно ответить на этот вопрос, когда ты британец, потому что только человек со стороны может действительно увидеть и дать описание тому, кто мы есть. Мы, британцы, зачастую с трудом можем идентифицировать у себя британские черты. Я бы сказал, что мое восприятие британскости в каком-то смысле сформировано взглядом почти итальянца, потому что я так долго живу в Италии. Я сам стал своего рода карикатурой на британца, увиденного глазами итальянца, и не вижу в Британии много людей, похожих на меня. Я — странная, уникальная смесь британского и итальянского.
Но чтобы ответить на ваш вопрос о трех качествах британскости, как я их вижу с итальянской точки зрения, я назову аутентичность и традиции. Это один блок. Целый мир твида, тартана (шотландка), деревенской одежды, британской уличной одежды, вся эта обувь в стиле брогов, килты, определенные виды трикотажа — настоящая классика, которую носят по всему миру… кроме самой Британии. Потому что здесь вы этого почти не увидите. Так что аутентичность — это первое.
Второе — и это полная противоположность первому — инновации. Я думаю, британскость в своем наилучшем проявлении может быть очень инновационной и креативной. Британцы славятся своей способностью раз за разом переворачивать модные каноны. Каждое поколение дарит миру нечто дерзкое, радикальное, ранее невиданное: будь то мини-юбки 60-х, панк-взрыв 70-х или эстетика уличной культуры, ставшая мейнстримом. Эти смелые культурные сдвиги — не просто тренды, а настоящие революции, и большинство из них зародилось именно на британских островах. Великобритания не следует за модой — она её изобретает.
Думаю, именно поэтому британские дизайнеры столь успешны во всем мире — потому что они происходят из культуры, в которой принято нарушать правила. Так что у нас есть аутентичность, предполагающая наличие свода правил, и способность эти правила менять или даже нарушать — две ключевые черты британского духа, почти противоположные друг другу.
Третье качество — это чувство романтики, красоты, некий романтизм, который вы не найдете в других странах. Тот романтизм, что есть у сестер Бронте, — он может быть очень мрачным. Это не просто романтика в стиле Дня святого Валентина, с розовыми сердечками — это более темный, почти готический романтизм.
Как насчёт юмора и иронии, стоящих за британским снобизмом — того, что восхищает иностранцев?
— Знаменитый британский юмор дерзок и ироничен. Иногда, когда я в Италии и говорю что-то, что в Британии вызвало бы хохот, итальянцы приходят в ужас. Местами он может быть очень тёмным и даже жестоким. Вы говорите что-то, что считаете забавным, а итальянцы шокированы. Но наше чувство юмора любят по всему миру. Я считаю, что Британия — лидер в сфере юмора: от Шекспира до Little Britain или мистера Бина. Наши шутки ироничны и порой даже самоуничижительны — это, возможно, одна из самых лучших сторон британскости.
Есть ли у британцев навязчивое внимание к прошлому — к традициям, героиням, драматизму?
— Наверное, не навязчивость, но интерес — да. Прошлое остается с нами. Чтобы двигаться вперёд, нужно оглядываться назад. Но я надеюсь, что в Max Mara мы не создаем ничего ностальгического или ретро. Всё, что мы делаем, должно выражать современность. Погружение в прошлое — обязательный процесс, когда ты делаешь исследования. Но как дизайнер я всегда стремлюсь создавать нечто современное.
Какой элемент британскости вы бы выделили как ключевой для маркетинговой стратегии брендов?
— Юмор, безусловно. Ирония, самоирония — это то, что делает британскость привлекательной. В мире моды, где так легко впасть в пафос, это отличительный знак.
Как, по-вашему, британцы воспринимаются в международной моде?
— В мире любят британскую культуру. Людям нравится ощущение аутентичности и традиций. Людям нравится прочность британского стиля. И я думаю, что в международном смысле Британия всегда вдохновляла и вдохновляет. Но то, что вы получаете в конечном итоге в мировом контексте, — это своего рода французская версия британскости, итальянская версия британскости, американская версия британскости. Я имею в виду, что если вы посмотрите на некоторых дизайнеров, скажем, в Америке, то Ральф Лорен создает британский образ — но это не так, это американский образ.
Как вы относитесь к тому, что некоторые люди порицают коммерческую моду?
— Коммерция — не ругательство. Настоящий дизайнер должен чувствовать, чего хочет потребитель, зачастую раньше самого потребителя. Max Mara всегда славилась этой способностью: угадывать желания до того, как они сформулированы, и эта способность и есть часть коммерции. Мода, которая не продаётся, — не мода, а экспонат. Я не считаю, что дизайнеры — это художники. Искусство — это одно. Дизайн — другое. И мода — это продукт, который должен быть востребован и быть частью жизни человека, а не просто висеть на вешалке. Коммерческий аспект является абсолютно фундаментальным для нашей индустрии.
