Что делать в краю неисчерпаемых богатств и хороших людей

8586

Сидя в московском Шереметьеве, мы, четверо журналистов из Алматы и Астаны, решили посчитать, сколько километров проехали за две недели нашего путешествия. Оказалось, 18 тысяч – почти половина экватора

Фото: Владимир Третьяков

В такую даль отправила нас компания Polymetal, чтобы познакомить со своими золотыми и серебряными рудниками в Хабаровском крае и Магаданской области.

Сначала – перелет в Новосибирск (1 380 км), в аэропорт Толмачево, гавань нежно-зеленых самолетов авиакомпании S7. Разговорчивый пилот на посадке раза три повторил: «В Новосибирске минус восемь, ветрено». Да мы уже и сами поняли, что ветрено, глядя, как качаются крылья самолета при заходе на полосу. Из наурызной 15-градусной Алматы пришлось вернуться в середину зимы.

Правда, замерзнуть не успели: для удобства приезжающих памятники героям войны и скульп­турные композиции установлены прямо внутри аэропорта. «Покорение Сибири» своим вздыбленным конем и волчьим оскалом оставило двойственное впечатление. Зато стоило отвернуться – тебе предлагают вареники с бараниной и пельмени с сулугуни, сглаживая впечатление.

Пока ждали рейса, решили проверить, что вообще входит в понятие «Дальний Восток». Вы наверняка тоже не знаете, что помимо Приморья, Сахалина, Чукотки и Камчатки к Дальнему Востоку относят Бруней, Лаос, Макао, весь Китай, Монголию, Малайзию, Индонезию, Сингапур, Таиланд, Филиппины, а также Якутию и Японию. В общем, Магадан здесь в хорошей компании.

Край худых берез

Летим дальше, в Хабаровск (3 600 км). Уже ночь, небо ясное, и звезды так близко – кажется, что летишь по Млечному Пути. Когда рассвело, внизу стали видны реки – десятки рек, которые не текут себе спокойно с юга на север, а извиваются, как узор на вологодских кружевах. Потом, когда ездили по местным дорогам, одну и ту же речку могли пересечь по три раза за один километр. А Амур – вообще, как спутанная прядь волос на карте, множество притоков вытекают и втекают в нее как вздумается.

Фото: Владимир Третьяков

Прямо из аэропорта едем в город Амурск (440 км). Ну как город – всего 43 тыс. населения, спутник Комсомольска-на Амуре, как Талгар – спутник Алматы. Правда, в Талгаре нет двух собственных телеканалов и такого большого завода, как АГМК – Амурский гидрометаллургический комбинат. Здесь из обогащенной руды выплавляют сплав Доре – «кирпичи» по 10–12 кг из золота и серебра. Кстати, до АГМК в Амурске было еще более крупное предприятие – целлюлозно-картонный комбинат, всесоюзная комсомольская стройка начала 60-х. К 1990 на нем работало 4,5 тыс. человек, варили миллионы тонн целлюлозы, делали сотни миллионов метров картона, десятки тысяч тонн дрожжей и мыла. Предприятие давало 40% ВВП всего Дальневосточного региона, несмотря на то что крупных производств вроде авиазавода в Комсомольске там было немало. В 90-е комбинат обанкротился и закрылся, ценное оборудование и металлоконструкции растащили на металлолом (при этом погибло по меньшей мере шесть человек). Единственное, чему обрадовались местные жители: исчез «пруд-аэратор», по сути отстойник, своим запахом отравлявший всем жизнь.

Ни шагу от медведя!

Из Амурска едем еще 360 км до мес­торождения Албазино. Первое разочарование – знаменитые дальневосточные виды, а точнее, их отсутствие. Дорога вьется среди леса, ни тебе долин, ни гор. Деревья – сплошь тонкие березы. На солнце, конечно, это бело-черное домино красиво, а в снегопад – все сливается в одноцветную муть.

Севернее Амурска березы постепенно сменяются лиственницей. Это царица местного растительного мира. Кроме нее, здесь мало что выживает – даже для сосен слишком холодно. Изредка попадаются рыжеватые дубы – не успели сбросить листья, так и стоят.

Навстречу едут лесовозы – везут­ бревна лиственницы. Древесина ее настолько плотная, что тонет в воде, а затонув, не гниет, только твердеет. Из сухой лиственницы невозможно вытащить гвозди – металл разорвется, а дерево нет.

Для алматинца, привычного к сочной хвое тянь-шаньских елей, лиственница зимой – убогое зрелище: серые палки. Осенью иголки желтеют, радуя золотым убором дальневосточников, а потом опадают, как листья. Так что никакого «зеленого моря тайги» мы не увидели. Зато полюбовались на закатные сопки, замерзшие реки, сверкающий под солнцем снег и воронку глубиной 150 метров – золоторудный карьер.

При месторождении – вахтовый поселок. В столовой кормят мясом по-португальски и шестью видами пирожных, а в гостинице добродушный начальник хозчасти показал, где можно взять чай и бутерброды: «Вы люди с запада, часов в 11 будете искать, что поесть, – я уже знаю». Разница с астанинским временем в Хабаровском крае – четыре часа: когда у нас восемь вечера, там уже 12 ночи.

Фото: Владимир Третьяков

Утром интересуемся, что за инструкции развешаны по стенам. Оказывается, памятка о действиях при встрече с медведем: «В лесу шумите, пойте, громко разговаривайте или привяжите колокольчик к рюкзаку. Всегда давайте медведю знать, что вы здесь. (…) Ни в коем случае нельзя использовать для охраны комнатных и декоративных собак. (…) Не бегите! Вы не сможете убежать от медведя. (…) Если медведь подошел слишком близко – ни шагу назад!»

К памятке прилип комар, видимо, еще с лета. «Это что за богомол?!» – поражается размерам насекомого астанинская коллега.

Приключения совы

Суровые условия, к счастью, не делают такими же суровыми золотодобытчиков. Местная журналистка Екатерина Полякова рассказала чудную историю про сову Боню. На месторождении Светлом (240 км от Охотска, летом – на вертолете, в морозы – по зимнику) геологи подобрали совенка со сломанным крылом. Переправили в Охотск, но там ветеринары развели руками: для полых птичьих костей нет рентгена. Тогда работники Светлого собрали деньги на отправку птицы для лечения в Хабаровск. Чтобы добыть разрешение для перелета, у совы брали анализ крови и даже отправляли перо на исследование.

В краевом центре сове сделали рентген и под наркозом поставили на крыло аппарат Илизарова. Дождались, пока перелом срастется, и отправили Боню домой. Обратный путь из-за метели затянулся более чем на неделю. Пять дней сова жила в гостинице Николаевска-на Амуре, потом летела самолетом в Охотск и оттуда на вертолете домой, на Светлое. Сразу ее выпускать не стали – оборудовали место в кернохранилище, где можно было потренироваться в полетах. Но вскоре сова выбралась из помещения и улетела, не попрощавшись.

Светлый город

Обратный путь из Албазино сразу в Хабаровск занял ровно 10 часов (800 км), дорога однообразная – ни сел тебе по пути, ни тем более городов: здесь живет один и семь десятых человека на квадратный километр. Так что было время поговорить с водителем Андреем Ложкиным о местном житье-бытье. Мужики здесь сплошь охотники и рыболовы. «Я осетра не люблю, мне больше калуга нравится», – называет Андрей одну за другой незнакомых нам рыб: верхогляд, желтощек, кижуч… И это после того как назвал всех знакомых вроде семги, леща, пескаря и прочих. Амур впадает в Охотское море – часть Тихого океана, поэтому здесь ловят и речную, и морскую, и океаническую фауну. Смешение японской, корейской, русской кухни с кулинарными традициями народов Севера – почти в каждом придорожном кафе.

Фото: Владимир Третьяков

Хабаровск весенним утром хорош. Он вообще город светлый – 300 дней в году светит солнце, практически как в Анталье или городах Крыма. Две речки, пересекавшие город, теперь стали бульварами, и получается, что Хабаровск стоит на трех холмах. Ну и, конечно, вид на Амур – великолепный даже во льду. На том берегу Амура уже Китай, и летом хабаровчане на катерах отправляются в ближайший город Фуюань за покупками, как в супермаркет, – плыть всего полчаса. Зимой гуляют по льду, а весной любуются рыбаками, проплывающими мимо на льдинах, – пока не спасут недотеп.

Сам город, на четыре года младше Алматы, может похвастать несколькими краснокирпичными зданиями и необычной архитектуры новым храмом. Must see в Хабаровске – краеведческий музей. Глаза таращатся и «челюсть падает» в каждом зале. Вот таежную лиственницу обвивает тропическая лиана, вот скалится дальневосточный леопард со своей безвкусной шкурой, пугает детей «саблезубый» олень – кабарга. Стеллажи заполнены образцами драгоценных руд и камней. «Даурская земля будет прибыльнее Лены… и против всей Сибири будет место в том украшено и изобильно», – писал Ерофей Хабаров в Москву. В этнографической части стоит настоящий «помощник» шамана – деревянная статуя с раскрытым животом и сердцем в виде птицы со сложенными крыльями.

Наверху – панорама «Волочаевская битва». Изображает, как водится, войну – штурм сопки Июнь-Корань в 1922. Вообще, история революции и Гражданской войны на Дальнем Востоке ничем не похожа на те же события в центральной России. В Хабаровском крае практически не было бедняков – прибывавшие туда крестьяне получали хорошие подъемные, много земли, могли промышлять пушниной или добывать золото. Когда до края докатились революционные волны, бунтовать было особо некому. Хабаровск стал театром военных действий для белогвардейцев, красных партизан, казаков, японцев, американцев, итальянцев и прочих интервентов. Местное население, видя такие дела, в большинстве снялось с мес­та и ушло в Китай.

Добро пожаловать на Колыму

Следующий пункт – пресловутый Магадан (1600 км). «Добро пожаловать на Колыму – золотое сердце России», – радует баннер в аэропорту. Из самолета аккуратно выгружают ружья, на видном месте – «комната оформления оружия». В любое время года сюда едут охотиться: на медведей, лосей, уток и гусей, снежного барана, глухарей и т. д. Наш следующий водитель – профессиональный охотник, у него свои угодья, принимает туристов, заодно и нам рассказывает.

Из аэропорта едем не в гостиницу, а полюбоваться видом бухты Гертнера. Зрелище величественное и какое-то вневременное – на этих берегах легко представить и неандертальцев, и викингов, и экипаж атомохода.

Фото: Владимир Третьяков

По пути экскурсовод, уроженка Акмолинской области, рассказывает о местных красотах с таким воодушевлением, что шутить на тему «уж лучше вы к нам» никто не решается. Магаданцы, даже не коренные, патриоты уровня «маньяк», с явно выраженным островным мышлением. Уезжая из своего города, говорят «на материк».

На берегу Охотского моря (на четыре градуса холоднее Ледовитого океана) вижу лохматый кустик. Спрашиваю у гида:

- Вы же говорили, кустарников у вас нет, а вот же!

- Это не куст, это вершина лист­венницы», – вежливо объясняет она. Глубина снега – метра четыре. И снег непривычно твердый, как утрамбованный.

- Это ветер трамбует, – вздыхает гид и зовет всех в автобус – ехать в музей.

Осмотр краеведческого музея Магадана все начинают с зала «Севвостлаг». Это часть Гулага, та самая каторжная Колыма: тачки для руды (норма – 80 тачек в смену), вышки охранников, немыслимо тонкие для здешних минус 55 зимние бушлаты. Фотографии и книги тех, кто выжил. Через Колыму с 1932 по 1957 прошел миллион заключенных. Умерших там же пока насчитали 160 тыс., но это явно не окончательная цифра.

Выдохнуть можно в соседнем зале – с собранием драгоценных и поделочных камней. Богатства Колымы неисчерпаемы. По легенде, первооткрыватель приисков Бориска так и умер с грудой золота в руках – не смог перенести потрясения.

Что изумляет азиата в Магадане – это тротуары-туннели (снега навалило метра два с половиной), изобилие морепродуктов и необычные светофоры. Сначала по перекрестку едут машины, как положено, по очереди, а пешеходы стоят. Потом машинам со всех четырех сторон красный, а пешеходы могут переходить как хотят, даже по диагонали. Машин, правда, немного – население всего города с пригородами тысяч сто, о пробках не слышали. На работу в основном ходят пешком – все рядом.

Для туристического Магадана пункт номер один – закат в бухте Нагаева. За него можно многое простить. Там все огромно – жемчужное небо, белый лед и между ними простор цвета, для которого нет названия. Летом, конечно, зрелище и вовсе душераздирающее. Но и сейчас, зимой, мы не чувствовали холода, любуясь, как гаснет небо.

Точка «ноль»

Наш путь лежит дальше, в Омсукчан (600 км). Название на эвенском означает «небольшая топь, болотце». Поселок с четырехтысячным населением здесь – районный центр. Средняя годовая температура минус 10, в «жарком месяце июле» – плюс 13. Во дворе дома, где нас поселили, в снегу виднеется крыша машины – поставили зимовать. Темно, мороз градусов 25, а двор полон детей – катаются с горки.

Рядом с Омсукчаном – серебряные, золотые и оловянные рудники, в том числе Дукат – третье в мире по запасам месторождение серебра. Открыла этот клондайк в 1967 женская геологическая партия, и сначала «бабам» никто не поверил. Но через 10 лет начали промышленную добычу и с тех пор никак не могут вычерпать – уже добыто 6,5 млн тонн, а геологи говорят, что это только половина запасов.

Фото: Владимир Третьяков

В Омсукчане тоже есть свой музей – с черепами медведей, моделями чума и яранги, национальными костюмами северных народов: эвенов, эвенков, коряков, камчадалов, якутов… Посетителей наряжают в вышитые кухлянки и дают посидеть внутри жилища. Всюду оленьи шкуры, меха, бисер и кость.

У крошки Омсукчана даже есть свой аэропорт с регулярными рейсами. Но в день нашего отъезда была нелетная погода, и мы повторили путь по перевалам: Капрановский, Рио-Рита, Широкий, Жаркий, Дедушкина Лысина. Водители здесь на вопрос, когда доедем, не отвечают: каждый раз, как первый. У всех рации. «Большой брат, пропусти маленького», – просит едущего впереди камазиста шофер за баранкой микроавтобуса. Все, что меньше самосвала, здесь называют «машинками».

На полпути – точка «ноль», привал. Едущие вверх «одевают» колеса грузовиков в цепи, едущие вниз разминают ноги и кормят роскошную лису-огневку. В обмен на еду красотка дает себя сфотографировать. На «нуле» есть связь – потом километров 300 ее не будет.

Обратный рейс – через Москву (6000 км). Семь часов на «Боинге-777», восемь часов разницы во времени, посадка. Какие ярко-зеленые сосны здесь! Как много машин! Какая Москва многоэтажная и… скучная. Материк – что с него возьмешь.

Фото: Владимир Третьяков
   Если вы обнаружили ошибку или опечатку, выделите фрагмент текста с ошибкой и нажмите CTRL+Enter

Орфографическая ошибка в тексте:

Отмена Отправить