Как полетели щепки

Лесная промышленность во всем мире считается специ­фической из-за слишком большой значимости в ней роли государства (наряду с нефтяной и электроэнергетической, но с гораздо меньшей рентабельностью). Когда-то именно политическая воля привела к созданию в Казахстане деревообрабатывающего кластера полного цикла, а потом ее отсутствие привело к регрессу. Впрочем, попытки реанимации предпринимаются – весной правительство сняло запрет на экспорт лесоматериалов, 

1 августа национальная палата предпринимателей «Союз «Атамекен» провела совещание по развитию мебельной, лесной и деревообрабатывающей промышленности РК и теперь создает профильный комитет. Но эти меры выглядят несколько запоздалыми – за 20 лет от отрасли почти ничего не осталось: если еще в 1991 году одна только ВКО производила продукции деревообработки на 47 млрд тенге (в сопоставимых ценах), то сейчас – в 47 раз меньше, на 1 млрд тенге.

Мы помним, как все начиналось…

В 60-х годах прошлого века деревообработка в Казахстане развивалась как подспорье общей индустриализации. Но в 1970-х, когда Динмухамед Кунаев загорелся идеей создать реальную лесную промышленность с развитым на его основе мебельным производством, ситуация резко изменилась. В Восточном Казахстане (г. Зыряновск) был модернизирован завод по производству древесно-стружечных плит (ДСП) на 100 тыс. куб. м, который к 1989 году занял первое место в СССР по темпам роста и стал одним из самых эффективных. При личном участии Кунаева две из четырех (на весь СССР!) линий по производству ламината были отправлены в Казахстан. На этой базе развилась мебельная промышленность, которая стала обеспечивать 85% внутреннего рынка и стала третьей по объемам в Союзе после России и Украины, оставив позади лесную Белоруссию.

1990-х зыряновский завод не пережил – часть оборудования распродали, часть просто распилили и сдали на металл. Сейчас все сырье мебельщики Казахстана закупают в Польше, Чехословакии, Беларуси и частично в России. Председатель Ассоциации деревообрабатывающей и мебельной промышленности РК Михаил Глухов рассказывает, как поехал на томский завод договариваться о поставках ДСП и там один из членов казахстанской делегации, экс-директор зыряновского завода, узнал свой шлифовальный станок…

«Вы представляете, что мы потеряли? – сокрушается бывший вице-министр лесной промышленности КазССР Владимир Резанов. – В свое время ВКО заготавливала 1 млн кубометров, вместе с Семипалатинском – 1,150–1,2 млн кубов. При этом расчетная лесосека была на 2 млн. Было создано 10 тыс. рабочих мест. В прошлом году число работающих составило 1200, в этом приближается к 800. Мы фактически потеряли лесную промышленность». 

Почему облысела Мохнатка 

В 1990-е рушились многие институты, но отток научных кадров из лесного хозяйства оказался наиболее губительным, поскольку на этот же период пришлась «экологическая» волна, когда человек с топором стал ассоциироваться с преступником. В отсутствие научной аргументации результатом стал запрет (2003 год, действует до 2014 года) на промышленную вырубку хвойных пород. «Это было абсолютно бездумное решение, совершенно не учитывающее специ­фику цикла жизни леса, – говорит Forbes Kazakhstan Владимир Резанов, ныне глава региональной ассоциации лесной, деревообрабатывающей и мебельной промышленности ВКО. – Достигая определенного возраста, он «переспевает», то есть фактически начинает гнить». Именно это, по словам Резанова, стало причиной позапрошлогоднего массового падения деревьев в урочище Медеу – гора Мохнатка «облысела», потому что объем перестоя леса перешел критическую черту и катализировать лесоповал мог практически любой фактор.

В институциональной системе отрасли базовыми звеньями являются как посадка молодого леса, так и забота о вырубке старого, но работа по второму направлению практически не велась. Сегодня спелые и перестойные леса в Восточном Казахстане составляют более 60%. По словам Резанова, после неоднократных обращений по этому вопросу ассоциация не только не получила ответа, но и выяснила, что в какой-то момент нормативы по возрасту леса даже подняли. Что и требовалось для статистического благополучия – в итоге перестойность насаждений с критических 60% уменьшилась до практически идеальных 15%. 

Кроме того, сама отрасль никому не подведомственна. «Если лесное хозяйство хоть как-то присутствует, то лесной промышленности совсем нет: вы не найдете ответственного ни в акимате, ни в МИНТе. В Минэкологии отвечают: не наша тема; замакима спрашивает: ты кто такой? Этой отрасли для государства не существует», – говорит Владимир Резанов. 

В 2005 году был введен запрет на экспорт в лесной промышленности. После этого в ВКО из 396 специализированных предприятий осталось 46, из них реально функционирующих – полтора десятка. В результате доля лесной промышленности в ВРП региона упала с 4,5–7 до 0,1%, а количество занятых в отрасли снизилось в 10 раз. Поскольку основой лесной промышленности Казахстана был именно восточный регион страны, то можно говорить о крахе легального отраслевого бизнеса в целом по стране. Заброшенная отрасль быстро криминализировалась и коррумпировалась, практически прекратился приток инвестиций. «Почему это произошло? Потому что мы долго не могли нормально общаться с лесным комитетом, только последние два года нас стали слышать. Но наших сил недостаточно, место законной вырубки многие годы занимала незаконная», – говорит Владимир Резанов.

Почва для роста

Впрочем, если когда-то деревообработка и мебельная промышленность были созданы за 10 лет, наверное, нет причин исключать такую гипотетическую возможность и сейчас. Однако отрасль эта капиталоемкая, и сроки окупаемости проектов длительные. «В связи с запретом прекратилась глубокая переработка древесины, и отрасль стала инвестиционно непривлекательной, – объясняет начальник управления промышленности ВКО Шакарим Буктугутов. – Имеющаяся сырьевая база лесных ресурсов используется крайне нерационально, мощности деревообрабатывающей промышленности загружены в среднем на 20–40% (Владимир Резанов считает, что на 10–12%. – Прим. ред.), в основном из-за отсутствия оборотных средств у предприятий». Недокредитованность отрасли критическая, но казахстанские компании не готовы брать длинные займы в таких условиях. Нет деревообработки и в программах ФИИР. 

Аналогично обстоят дела и с иностранными инвестициями. По сообщениям агентств Quebec International и Export Quebec, канадские компании проявляют интерес к Казахстану, однако их останавливают сомнения в стабильности инвестиционного климата и отсутствие доступной информации по законодательному регулированию отрасли. 

Что до потенциала, то он сохранился. Сейчас в ЦА нет крупного производства древесно-стружечных плит, а спрос на них постоянно растет. При имеющемся крайне низком качестве лесных насаждений рентабельно только плитное производство и выпуск топливных брикетов, говорят эксперты. 

В последние 10–15 лет в Казахстане не было особо успешных проектов в деревообработке, многие дошли до банкротства. «Частично это были инвестиционные ошибки: существенно упал спрос, где-то не оказалось хороших управленцев. Вообще, переход от одной формы хозяйствования к другой был очень болезненным. Но в целом плитные производства, прежде всего ДСП, имеют хорошие перспективы», – говорит Михаил Глухов. Импортные поставки сейчас покрывают спрос, но, как правило, в мире плиты не возят дальше чем за 500 км. В Алматы же, например, транспортное плечо увеличивает себестоимость на неимоверные 30%. Михаил Глухов считает, что сейчас, когда появился устойчивый спрос, правительству важно не упустить момент и создать привлекательные инвестиционные условия.

В целом, как отмечают участники рынка, периодически они находят отклик среди чиновников, но нескоординированность политики, преимущественно запретительная законодательная направленность в лесном секторе заводят все инициативы в тупик. «Сейчас предпринимателям и инвесторам говорят: деньги вложи и руби. А завтра поменяют закон – и деньги пропали… – говорит Владимир Резанов. – Четкого понимания специфики лесной и дерево­обрабатывающей промышленности в стране нет».