Опасность инфантилизма

13984

Почему нельзя реагировать на террористические угрозы увеличением грантов на религиоведение

Ерлан Карин — директор казахстанского института стратегических исследований
Фото: Андрей Лунин
Ерлан Карин — директор казахстанского института стратегических исследований

После двухлетнего затишья в Казахстане снова произошли террористические атаки – в Актобе и Алматы. О том, кто становится участником экстремистских группировок и почему борьба с ИГИЛ пока не особо успешна, Forbes Kazakhstan рассказывает самый авторитетный отечественный эксперт по проблеме терроризма, директор Казахстанского института стратегических исследований Ерлан Карин.

– Несколько лет назад вы провели уникальное исследование истоков казахстанского терроризма, в рамках которого интервьюировали осужденных по этой статье и изучили более 200 биографий участников 19 террористических групп. Однако ни на сайте КИСИ, ни в других открытых источниках результатов найти не удалось. Его можно где-то прочитать?

– Действительно, такое исследование проводилось, были про­анализированы все уголовные дела по статье «Терроризм» с 2003-го по 2013 год. Результаты были представлены на специальном брифинге в марте 2014 года, также они отражены в моей книге «Солдаты Халифата: миф и реальность» (издательство Vlast, 2014; посвящена истории проникновения на территорию Казахстана и ликвидации международной экстремистской группы «Солдаты Халифата», руководимой гражданином Бельгии. – Прим. ред.). Там я попытался рассказать, как наши молодые люди становятся винтиками в чужой войне.

В ходе анализа мы условно разделили все радикальные группы на три вида – диверсионные (специально подготовленные люди извне с конкретными планами и целями), джамааты (сообщество молодых людей, объединенных на религиозной основе) и банды (обычная криминальная группа, которая под влиянием лидера или других факторов становится религиозно-радикальной). Многие подобные группы у нас представляют собой именно смесь криминальных банд и религиозных сообществ. Большинство из них промышляли обычным разбоем, грабежами, рэкетом и т. д., то есть религиозно-экстремистская идеология зачастую была просто прикрытием для основной деятельности. Фактически это даже можно назвать особенностью казахстанского радикализма.

Полностью исследование не публиковалось, поскольку в нем использовалась информация для служебного пользования.

– Можете ли вы привести пример деятельности диверсионных групп в Казахстане?

– В 2004 году нашими спецслужбами была раскрыта и ликвидирована группа, которая условно была названа «Джамаат моджахедов Центральной Азии». Два человека, направленных к нам из Афганистана, обосновались в одном из южных регионов и сумели сколотить группу в несколько десятков человек, из числа которых затем были подготовлены смертники. В 2004 году они совершили террористические акции в Ташкенте.

– Кто же эти казахстанцы, которые решили умереть в чужой стране, и в какие деньги обходится такая вербовка?

– Знаете, это не стоит очень уж больших денег. К сожалению, людьми на самом деле очень легко манипулировать, достаточно знать специальные приемы. Используются знания о личных проблемах, жизненных обстоятельствах, иногда шантаж. Конечно, не на каждого этого действует, но потенциальные объекты вербовки специально выявляются, и с ними проводится работа.

– То есть вербовщики террористических организаций используют методы спецслужб?

– Не только спецслужб, но можно сказать и так.

После терактов в Узбекистане группа была ликвидирована совместными усилиями органов национальной безопасности двух государств.

– Помню, как в начале 2000-х КНБ вел активную борьбу с Хизб ут-Тахрир, хотя эта организация провозглашала приверженность исключительно политическим методам достижения своих целей и ни в одном теракте замечена не была. В США, кстати, она считается хоть и радикальной, но не экстремистской. Все суды над молодыми участниками проходили в закрытом режиме, причем поначалу подсудимым всячески препятствовали в найме негосударственных адвокатов, а их жен и подруг даже насильно помещали в психиатрические заведения (во всяком случае, знаю такой эпизод в Павлодарской области). В итоге все нераскаявшиеся были осуждены на различной длительности сроки. Не с этого ли момента наши места отбывания наказания стали превращаться в миссионерские центры радикального ислама?

– Не думаю, что описываемые вами процессуальные нарушения имели повсеместный характер, я сам присутствовал на нескольких процессах и ничего такого не заметил. Хотя не исключаю, что такое могло происходить в отдельных случаях.

Что касается Хизб ут-Тахрир, то да – они, на первый взгляд, не использовали террористические методы, но распространяемая ими идеология продвигала радикальные лозунги. Была еще такая организация «Таблиги Джамаат», которая тоже потом была запрещена в Казахстане. И, как позднее показала практика, многие радикалы подбирались из числа приверженцев этих течений. Если бы в свое время здесь не пресекли открытую деятельность данных структур, проблема терроризма в Казахстане стояла бы значительно острее.

– То есть в этом случае, по вашему мнению, цель оправдывает средства?

– На самом деле никаких таких особых средств МВД и КНБ не применяют, они ограничены законодательством, которое в Казахстане даже значительно мягче, чем в большинстве других стран. В результате одним из участников недавнего террористического нападения в Актобе был человек, не так давно уже привлекавшийся за участие в экстремистской деятельности и успевший отсидеть за это.

В нашем обществе почему-то превалирует мнение о какой-то особой кровожадности при задержании террористов. На самом деле полицейские и сотрудники спецслужб скованы инструкциями. Знаете ли вы, что они предписывают, например, обязательные переговоры с предложением добровольной сдачи и это безусловно соблюдается?

В переговорах иногда участвуют близкие, родители, жены. Матери просят, умоляют… Но, если для человека горе самых родных людей перестало быть аргументом, приходится действовать в сложившихся обстоятельствах.

Фото: Андрей Лунин

– Распространено мнение, что в террористы идут из-за социальных проблем. Так ли это?

– Нет. Когда мы начинали исследование, одной из рабочих гипотез была как раз эта. Но она не подтвердилась. Мы тоже думали, что воевать в Афганистан, Сирию едут безработные, отчаявшиеся люди. Но выяснилось, что у подавляющего большинства боевиков, как уехавших, так и несостоявшихся, была неплохо оплачиваемая работа. Люди оказались совершенно разные. Недавно был случай, когда отец пытался выехать в Сирию с двумя сыновьями, притом что его старший сын уже погиб там.

Единственное общее, что мы нашли у всех осужденных по статье «Терроризм», это семейные и личностные проблемы в подростковом и юношеском возрасте. Собственно, у нашего терроризма корни те же, что и у подростковых суицидов, – потеря коммуникаций в семье, духовное и душевное одиночество.

– Почему в Казахстан терроризм проник, а в такие постсоветские страны, как, например, Украина, Молдова, нет?

– Объясняется это частично географией – террористические организации базируются в зонах нестабильности, а мы находимся как раз на их перекрестке – рядом Синьцзян, Афганистан, Северный Кавказ, да и Сирия, по большому счету, недалеко. Почему первые экстремистские ячейки появились именно в западных регионах страны? Потому что рядом российская граница – первые идеологи и проповедники приезжали оттуда и туда, на Северный Кавказ, затем ехали воевать из Казахстана. Но потом ФСБ начала блокировать эти маршруты, и радикалы потянулись в Афганистан. Причин много – это идеологический вакуум, маргинализация, криминализация.

Я сам актюбинский, окончил казахскую школу, так что ситуацию знаю не теоретически. Так вот, в традиционно казахскоязычных районах Актюбинской области радикальный ислам не получил поддержки, там не образовались ячейки. Они возникли и окрепли в рабочих поселках, на узловых железнодорожных станциях, где всегда был большой людской поток.

Проблема экстремизма – это еще и проблема снижения уровня образования. Посмотрите, как у нас упал общий уровень компетенций. Это следует признать. Поэтому я категорически против того, что у нас реагируют на террористические атаки увеличением грантов религиоведам за счет их уменьшения на изучение социальных дисциплин – социологии, политологии, философии. Это ситуацию с экстремизмом не улучшит, а только усугубит: малограмотной массой легче манипулировать. Увы, экономические и математические знания не ограждают от невежества в гуманитарной сфере.

– Была ли вообще у Казахстана возможность предотвратить проникновение терроризма или это, скажем так, карма, обусловленная в том числе глобальными трендами?

– На самом деле нам долгое время удавалось избегать серьезных угроз, самого страшного – массовых терактов, создания внутри страны активно действующей сети, подпольной организации, связанной с международным терроризмом. Притом что в 1990-е ввиду близости к горячим точкам и неустоявшейся еще системы безопасности Казахстан пытались использовать как перевалочную базу. Ситуацию удалось переломить за счет правильно выбранной стратегии, создания Антитеррористического центра и довольно эффективной работы спецслужб.

Многие группы, пытавшиеся действовать в Казахстане, были разрознены, плохо оснащены и подготовлены. Почему? Потому что спецслужбам удавалось блокировать каналы доступа к оружию, дробить эти структуры. Поэтому радикалы в первую очередь действовали против людей в погонах – в качестве ответной меры возмездия. В Актобе одной из причин внезапной атаки было именно это, поскольку спецслужбы пару раз блокировали попытки местных радикалов выехать в Сирию.

А вообще, все было бы проще, если бы терроризм питался исключительно идеологией. Но многолетнее изучение этого явления привело меня к выводу, что на самом деле это инструмент, используемый различными силами для достижения достаточно далеких от религии целей. Если бы на Ближнем Востоке, в той же Сирии например, не схлестнулись интересы мировых и региональных держав, ИГИЛ был бы разгромлен в течение нескольких месяцев.

– Вы сказали, что терроризм стал инструментом геополитической борьбы. А может ли он явиться инструментом внутренней борьбы за власть в Казахстане? Вспоминается, как активно в свое время салафизм продвигался некоторыми представителями нашего истеблишмента и ряд представителей бизнеса не преминул воспользоваться возможностью завести связи наверху через религиозную общину. Есть ли подобные проявления сейчас?

– Не думаю, что представители истеблишмента, о которых вы говорите, делали это с какими-то далеко идущими целями. Скорее это был общий неофитский интерес, который шел параллельно сверху и снизу.

– Но ведь не секрет, что широкое распространение нетрадиционный ислам в Казахстане получил в годы прошлого кризиса, когда многие люди попали в безвыходное положение. Им помогали погашать кредиты, открыть какой-то небольшой бизнес, а ведь все это требует значительного финансирования в масштабах страны.

– Да, такой процесс наблюдался. Зачастую община привлекала именно тем, что помогала людям справиться с проблемами. То есть это была определенная форма самоорганизации. Это подтверждает наш вывод о том, что в основном эти общины пополняются за счет аутсайдеров. То есть это люди с проблемами, даже криминал – мелкий, невлиятельный, не то что, например, бандитские группировки 1990-х.

– Что, по вашему мнению, нужно делать в Казахстане, чтобы избежать усиления угрозы терроризма в будущем, притом что на улучшение в этом плане глобальной ситуации надежды пока немного?

– Прежде всего общество должно понять, что противодействие терроризму – это задача не только спецслужб. У нас часто возмущаются, что КНБ не уследил. Но почему же не уследили родные мать с отцом, соседи, друзья? У нас были даже случаи, когда по-соседски, так сказать, помогали укрывать оружие, которое позже было использовано в теракте. Или просили попользоваться боевым оружием, чтобы сходить на охоту. Это инфантилизм и незрелость, которые могут обернуться большой кровью. Я эти вещи повторяю из интервью в интервью.

Нашему обществу надо выходить из архаики, из вчерашних представлений о жизни. Даже недавние земельные дискуссии, помимо всего прочего, показали, что в обществе все еще доминируют консервативные взгляды, боязнь реформ и изменений, ожидания от государства.

Опасность периодических террористических атак велика – современные средства коммуникации позволяют вести непрерывную пропаганду, и перекрыть все каналы невозможно в принципе. Поэтому антитеррористическую работу, направленную на сдерживание, повторюсь – довольно успешную, надо продолжать и совершенствовать.
Но в целом не думаю, что в Казахстане у терроризма есть фундаментальная база. Потому что он направлен на обострение существующих проблем, а это не совместимо с нашей ментальностью, основанной на стремлении к компромиссу.

   Если вы обнаружили ошибку или опечатку, выделите фрагмент текста с ошибкой и нажмите CTRL+Enter

Орфографическая ошибка в тексте:

Отмена Отправить