В Казахстане будет нарастать конфликтность – социолог
На смену гражданским активистам прежней волны приходит новая
Казахстанцы часто сожалеют, что Новый год и День независимости – даты слишком близкие в календаре. Только в юбилейный год обретения политической самостоятельности смыслы этих праздников, хотя бы немного, но пересекаются – страна подводит итоги и пытается разглядеть очертания будущего. Однако теперь, видимо, наступление каждого нового года будет ассоциироваться у казахстанцев с событиями января 2022-го.
О том, с каким настроением казахстанцы завершили третье десятилетие независимости и чего стоит ждать от очередного исторического этапа нашей страны, мы поговорили с социологом, руководителем исследовательского центра PaperLab Сериком Бейсембаевым.
В 2021 году вы приступили к исследованию «30 лет независимости Казахстана глазами граждан: события, символы и герои». Что вам уже удалось выяснить?
- Первое, что бросается в глаза, – это то, что людям сложно подводить итог, так как есть ощущение, что мы еще продолжаем жить в состоянии транзита. Хотя в 2019 году и произошла смена власти, политическая элита остается прежней. Точку в этом переходе люди как бы не поставили. Поэтому им сложно оглядываться назад и вообще делить прошедшие годы на периоды. Люди отмечают, что перемены в сфере политики не соотносятся с переменами в повседневной жизни. То есть быт благодаря мировому научно-техническому прогрессу сильно изменился, но в политике все осталось почти так же, как было 10-15 лет назад.
Что касается оценки гражданами текущей экономической ситуации, доминирующий вывод заключается в том, что мы вернулись снова в начало 90-х годов по уровню жизни. Люди отмечают рост благосостояния в двухтысячные годы, а после девальвации в 2014 году - снижение уровня жизни. Негативные ожидания связаны с ухудшением экономической ситуации в стране. Если в середине 2000 годов был однозначный тренд на ожидание улучшения условий жизни, то сейчас, на фоне пандемии, снижения цен на нефть, подорожания продуктов питания, жилья, автомобилей, нарратив о том, что мы уже не будем жить как раньше, усилился. Основная тревога связана с возможной потерей тех стандартов потребления, которые на сегодняшний день у людей уже есть. Участники фокус-групп стали более неопределенно говорить о своем будущем и будущем своих детей.
Фиксировали ли вы рост политизации общества? Судя по реакции граждан на резонансные события 2021 года в соцсетях, будь то убийство пятерых человек в Алматы во время выселения или засуха на западе страны, все обретало политический окрас.
- Тренд на политизацию идет уже несколько лет, начиная с 2019 года. Общество изменилось благодаря урбанизации, цифровым, коммуникационным технологиям, у нас появилась прослойка людей, которая больше ценит личную свободу и является носителем гражданственности, гражданского сознания. Пусть это узкая прослойка, но эти люди задают тренд во внутренней политике.
Если посмотреть на факты, то исследовательская организация Oxus Society представляет барометр протестной активности по Центральной Азии, там интересно, что по Казахстану в 2019 году было чуть больше 230 протестных событий, в 2020 году их было чуть больше 500, а в 2021-м только за полгода отмечено больше 550 протестов. То есть мы видим, что, несмотря на пандемию, карантинные ограничения, люди с каждым годом все больше самоорганизуются. Граждане стали более критичными и скептичными, что является закономерным результатом трансформации социальной среды и общественных ценностей. Этот тренд будет нарастать.
Это и есть тот самый «новый активизм», о котором вы говорили на Гражданском форуме в Алматы?
- Да, это часть процесса, который я описал. На смену гражданским активистам прежней волны приходит новая волна активистов, которые имеют горизонтальный способ организации. Они формируют сетевые сообщества. Легитимность, символический капитал активистов опираются на их популярность в соцсетях. В этом их отличие от прежних гражданских активистов, которые больше опирались на свой личный авторитет, личный ресурс.
В прошлом году, в рамках нашего исследования, мы описали основные контуры этого активизма. Он охватывает очень много разных направлений. Это не только прежние темы, связанные с демократизацией, социальными вопросами. Сейчас мы видим очень много тем, которых раньше не было в публичной повестке. Это экоактивизм, арт-активизм, активизм, связанный с защитой прав сексуальных меньшинств, решением гендерных вопросов. Кроме того, активизм возникает в связи с локальными событиями, например, когда планируется строительство многоэтажки там, где люди хотели бы видеть парк.
На активистов очень сложно влиять с помощью запугивания или репрессивных мер, потому что в основе группы чаще всего не один человек. Люди организованы сетевым образом, то есть это не близкие друзья или родственники. Преследование одного активиста порождает еще больше активистов. На примере гражданского движения за сохранение Талдыколя в столице видно, как новый активизм возникает, противостоит, создает целое движение, потом государство пытается реагировать. Сравнивая ресурсы гражданских активистов и государства со всеми его СМИ и другими возможностями, мы видим, что преимущество не всегда на стороне государственных органов.
Власть понимает, что делать и как выстраивать отношения с «новыми гражданскими активистами»?
- Любое появление активиста власть рассматривает сквозь старую призму противостояния между властями и оппозицией, когда на человека пытаются наклеить ярлык оппозиционера или человека, которого кто-то «купил» из-за рубежа, что кто-то обязательно за ним стоит и так далее. Это показывает, насколько у чиновников отсутствует понимание природы этого активизма.
Мы видим, что, несмотря на курс, объявленный президентом Токаевым, на «слышащее государство», репрессивные мероприятия организуют очень часто, рычаги давления остаются прежними. Это не способствует появлению способов конструктивного решения проблем, о которых заявляют гражданские активисты. Нарастает конфликтность, государство продавливает свои решения. В итоге остается недовольство, которое дозревает до следующего протеста.
Вместе с тем я бы отметил, что тезис о «слышащем государстве» появился вследствие роста гражданской активности после 2019 года, когда прошли митинги в нескольких крупных городах. В последние год-два власти стали больше использовать понятие «человекоцентричность». Это тоже довольно новый подход для нашей внутренней политики. Определенный поворот в сторону граждан, как минимум на уровне риторики, есть. Мы видим некоторые попытки соответствовать запросам общества, но пока они плохо подкрепляются реальными действиями.
Когда слова расходятся с делом, это еще больше раздражает граждан.
- С одной стороны, да. Это может рассматриваться как манипуляция власти, попытки заигрывания. Но понятие «человекоцентричности» все-таки внедряется активно. Это отмечено в разных государственных документах, например касающихся реформы полиции, где человекоцентричность - один из центральных принципов, на который ориентируется вся реформа. Это уже задает иное направление, пусть даже на уровне риторики, но это основа, которая может постепенно менять систему госуправления.
В 2021 году правительство реализовало отложенные, так называемые «непопулярные решения»: снова повысился пенсионный возраст для женщин, стало известно о повышении порога снятия пенсионных накоплений. Какие настроения в связи с этим вы фиксируете в обществе?
- Для этого нужно проводить социологические замеры. Но в целом мне кажется, в результате этих действий повышается недовольство не столько самими этими решениями, сколько непоследовательностью госуправления. Из-за того что решения принимаются быстро, они так же могут быстро отмениться либо измениться. Люди недовольны тем, что государство не проводит ясную, прогнозируемую политику. Из-за этого снижается доверие к госинститутам. Это показатель в целом профессионализма госорганов, согласованности их действий. У граждан теряется ощущение, что у страны вообще есть план развития и управленцы, которые прогнозируют ситуацию хотя бы на полгода вперед. В целом складывается впечатление, что у руля правительства люди совершенно некомпетентные.
В 2021 году в отношениях между Россией и Казахстаном появились цифровая платформа «Сбер» и угроза навязывания строительства АЭС. С другой стороны, северный сосед пытается манипулировать через агрессивную пропаганду идеи о «притеснении русскоязычных». Не кажется ли вам, что проблемы в социальной политике приводят к тому, что общество несколько индифферентно, даже когда маячат внешние угрозы?
- Очень сложно говорить о восприятии этих событий. Пока мы видим только то, что отражено в социальных сетях, и это только часть реальности, часть общей ситуации. Если фокусироваться только на соцсетях, мы рискуем получить искривленное отражение. Решение о строительстве АЭС было принято, но в итоге осталось непонятным, поддерживает общество это решение или нет. Я видел у коллег разные данные, которые говорили о том, что большинство казахстанцев все-таки против строительства атомной электростанции.
Как казахстанский бизнес судится в России
Об этом Forbes.kz рассказал глава юридической компании «ЮКА» Каирбек Абенов →
Мнение об индифферентности граждан может складываться оттого, что у нас нет институтов, пространства, где разные социальные слои через своих представителей могли бы озвучивать свою позицию по этому вопросу. Дискуссии на эту важную тему не получилось. Был анонс, что власти хотят эту тему обсуждать в каком-то из официальных выступлений. Потом в социальных сетях была вспышка – обсуждение вокруг этой темы. Следом власти объявили: мы решили, что АЭС будем строить. То есть в промежутке должны были быть дебаты, расследования в СМИ, экспертное сообщество могло предоставить результаты исследований, опросов на эту тему и так далее. По итогам всех этих этапов должно было быть принято окончательное решение. Но у нас не особо умеют считаться с общественным мнением. Мнение граждан власть воспринимает как поле, которым можно манипулировать и всячески оказывать влияние. Не думаю, что наше общество индифферентно, просто разрыв между гражданами и уровнем принятия решений настолько большой, что мы объективно не имеем возможности вовлечься в эту дискуссию.
Кроме роста гражданской активности, какие еще тренды вы бы выделили, которые сохранятся в ближайшие годы?
- Основной сюжет внутренней политики связан с противостоянием между государственными институтами, которые консервативны, склонны к деспотизму, и гражданским обществом, которое постепенно набирает силу. Я думаю, что этот тренд ключевой, он дальше будет задавать основное напряжение в развитии страны. Несмотря на то что идет рост конфликтности, благодаря этому сопротивлению мы можем, надеюсь, выйти на траекторию развития, когда есть сильное государство, которое контролируется сильным гражданским обществом.
Пандемия и экономический кризис, несмотря на все негативные последствия, ослабление экономического потенциала политического режима, открывает возможности для того, чтобы государство стало более гибким, послушным и уже как раньше не закидывало деньгами любую проблему, а пыталось меняться изнутри. Я думаю, что это позитивная направленность.
Эксперты: трудовые конфликты могут перерасти в межнациональные
Ожидается, что количество социально-трудовых конфликтов в Казахстане выраст... →
Еще один тренд – это процесс смены поколений, который затянулся из-за особенностей политического режима, но это закон времени, его никак не остановить. Новое поколение, люди с новым мышлением будут все больше занимать ответственные посты, и это тоже будет приводить к изменениям и, кстати, создавать новые конфликты. Чем больше прежнее поколение управленцев будет осознавать уменьшение своей власти, тем больше будет сопротивление.
Рост конфликтности – это тоже один из трендов для Казахстана: конфликтность по линии государство – гражданское общество, по линии разных социальных проблем, этнически мотивированные конфликты, которые мы видели в последние два года. Есть риск повторения этих событий в основном в пределах южных регионов. Также риски конфликтности возможны на уровне трудовых отношений — это слом прежней системы управления не только на уровне государства, но и на уровне компаний. Пандемия подсветила серьезные системные проблемы в образовании и медицине. Так или иначе, наступает осознание, что эти сферы - основа социальной стабильности и что проблемы нужно решать.
Все эти 30 лет доминирующим дискурсом было то, что наше текущее состояние определяется нашим наследием, доставшимся от Советского Союза. Теперь же должно прийти понимание, что наше развитие зависит от нас и от того, насколько мы готовы к глобальным переменам. Советский Союз уже настолько отдалился, что можно строить будущее исходя из наших собственных позиций и из ситуации во всем мире. Это довольно значимый, на мой взгляд, мировоззренческий переход.
Подписывайтесь на нашу страницу в Facebook
