Тенге: год плавания по замкнутому кругу

10690

Переход к инфляционному таргетированию и плавающему обменному курсу кардинально изменил условия для бизнеса в Казахстане, однако не затронул суть денежной политики

Фото: forexaw.com

Без коридоров

Скоро исполняется ровно год с начала реализации одной их ключевых финансово-экономических реформ – перехода к инфляционному таргетированию. 20 августа 2015 государство отказалось от валютного таргетирования, отменив коридор для тенге и объявив свободно плавающий обменный курс.

Перед реформой тогда ставились две основные задачи. Во-первых, стабилизировать инфляцию. Во-вторых, перейти на рыночное курсообразование, которое будет определяться фундаментальными рыночными факторами – спросом и предложением. Экономика в результате должна была получить более предсказуемые условия и гибкость, необходимую для реагирования на внешние вызовы.

Подводя итоги года в «свободном плавании», можно сказать, что формально мы перешли к гибкому курсообразованию, поскольку государство больше не объявляет коридор для национальных валют и не называет целевых ориентиров, отсылая к рыночным факторам.  И кривая курса тенге в целом повторяет кривую мировой стоимости нефти, как главного из этих факторов.

Вот и июльское повышение курса доллара с 330 до 355 тенге глава Национального банка объяснил динамикой нефтяных цен. «За первые шесть месяцев текущего года цена на нефть выросла с $27 до $52 за баррель, однако в июле снизилась на 15% - с $52 до $42. Во всех развивающихся странах, являющихся экспортерами сырья, произошла аналогичная ситуация. Их национальные валюты укреплялись, как и в Казахстане, после чего произошло снижение на 2-3%», - заявил Данияр Акишев, поясняя ситуацию главе государства.

Впереди Нигерии

Чтобы проверить гипотезу о том, что курс следует за колебаниями нефти, посмотрим на поведение валют стран-экспортеров «черного золота» с августа 2015 по настоящее время. Итак, курс доллара к норвежской кроне вырос с 8,3 до 8,4 (1,2%), к ангольской кванзе – со 125 до 165 (32%), к нигерийской найре - со 199 до 318 (60%), к мексиканскому песо – с 16,3 до 18,9 (16%), к иранскому реалу - с 29709 до 30070 (1,2%), к венесуэльскому боливару – с 6,3 до 9,9 (57%). К канадскому доллару, ливийскому динару, дирхаму ОАЭ, кувейтскому динару, катарскому риалу и саудовскому риалу курс доллара с августа 2015 года не изменился, а к иракскому динару даже снизился с 1190 до 1170.

Стоимость нефти за этот период уменьшилась с 48,9 до 41,1 за баррель (19%). Таким образом, цифры показывают отсутствие линейной зависимости между стоимостью нефти и курсом национальных валют. В одних странах-экспортерах валюты практически не отреагировали на понижение нефтяных котировок, в других - обесценились темпами, намного превосходящими удешевление нефти. Это неудивительно, поскольку существует масса факторов: доля нефтегазового сектора в ВВП и экспорте той или страны, уровень диверсификации экономики, валютная политика. 

Поэтому в тех случаях, когда валюты ослабевают несоизмеримо с нефтяными ценами, причины следует искать не в мировых рынках, а во внутренних структурных дисбалансах. Это же относится и к Казахстану. В нашей стране курс доллара вырос со 188 до 356 тенге (89%). Как видим, нам нет равных нам среди экспортеров углеводородного сырья, разве что Нигерия и Венесуэла идут похожим путем, на треть отставая по темпам ослабления своих валют.

Так называемый переход к инфляционному таргетированию и мантра «валюта следует за нефтью» сыграла плохую службу, отводя внимание от реальных проблем в финансово-экономической сфере. 

Борьба с инфляцией за счет потребителей

Что касается инфляции, то в результате инфляционного таргетирования мы пока что получили лишь беспрецедентно высокий за последние семь лет рост уровня потребительских цен. В июле 2016, по сравнению с июлем 2015, цены на непродовольственные товары подскочили на 27,8%, продовольствие подорожало на 15,9%.

Нацбанк усматривает в этом последствия прошлогоднего всплеска цен после перехода к плавающему обменному курсу, тогда как в настоящее время инфляция «затухает» и в скором времени вернется в запланированный коридор 6-8%. В то же время до перехода к инфляционному таргетированию инфляция и так находилась в этом коридоре, так что особого смысла в реформе, с этой точки зрения, не просматривается.

Надежды на то, что рост потребительских цен за счет таргетирования в среднесрочной перспективе придет к значениям развитых стран, эфемерны и ничем не обоснованы. Инфляция сейчас снижается исключительно за счет снижения реальных доходов населения (почти на 10%), которое влечет за собой ослабление потребительского спроса. Снижение объема розничной торговли в первом полугодии в денежном выражении на 0,9% при том, что цены за это время выросли на 5,6%, красноречиво говорит об этом.

Сжимая внутренний спрос, мы тормозим инфляцию, но при этом бьем по бизнесу. Ему и без того досталось от другого последствия инфляционного таргетирования – повышенной волатильности курса, которая крайне осложняет принятие среднесрочных и долгосрочных управленческих и финансовых решений, делая бизнес-климат непредсказуемым. 

Получили, как всегда

Таким образом, спустя год достижение  генеральных целей перехода к инфляционному таргетированию выглядит более чем сомнительным. Конечно, можно заявить, что год – не срок, что надо еще подождать. Но дело в не в том, что мы до сих пор не пришли к низкой инфляции и предсказуемому курсообразованию. Проблема в том, что нет качественных изменений, означающих, что мы хотя бы движемся в этом направлении. То, что государство отвергает таргетирование определенного обменного курса, вовсе не означает, что оно на него не влияет.

Государство изначально выстроило переход к инфляционному таргетированию на шатком фундаменте, сделав допущение, что «оставляет собой возможность участия на внутреннем валютном рынке путем проведения валютных интервенций в случае возникновения угрозы дестабилизации финансовой систем». И при этом не дав четких критериев такой угрозы и пределов своего участия.

Это было корневой ошибкой, от которой все и пошло дальше вкривь и вкось - то мы уже перешли на плавающий курс, то перешли частично, то перешли полностью, но при этом все равно делаем значительные валютные интервенции. Нельзя быть немножко беременной и нельзя реализовывать частично свободный обменный курс.

Национальный банк почему-то полагает, что его задача в сфере коммуникаций с рынком состоит в том, чтобы подробно разъяснять свою политику, проводить пресс-коференции, публиковать статьи и интервью. Все это крайне необходимо, но этого недостаточно. Нацбанк – не министерство информации. Он является регулятором, и рынок получает от него информацию не через вербальные послания, а через реальные действия. Рынку не важны слова о том, что государство не вмешивается в курсообразование. Он видит, что интервенции Нацбанка с начала года превысили $3 млрд. Он видит, что на тренде укрепления тенге эти интервенции росли, а по завершению этого тренда упали к минимуму.  

И он делает логичные выводы о том, что, невзирая на отсутствие официального курсового таргета, у государства есть фискальные задачи, которые оно и решает при помощи воздействия на курс. Так что качественно на валютном рынке за год ничего так и не изменилось.

   Если вы обнаружили ошибку или опечатку, выделите фрагмент текста с ошибкой и нажмите CTRL+Enter

Орфографическая ошибка в тексте:

Отмена Отправить