Иллюзия политического риск-менеджмента в Казахстане

16489

Исполнился год с момента совершения теракта в Актобе, который в очередной раз указал на важную проблему: коммуникационный сбой внутри самого государственного аппарата по причине постоянной межведомственной конкуренции

Досым Сатпаев.
Фото: Андрей Лунин
Досым Сатпаев.

Разные силовые структуры выдвигали разные версии случившегося и еще больше путали общественность. Одни изначально делали  акцент на экстремизме. Другие больше упирали на криминал. Точку поставил президент, когда на заседании Совета безопасности РК связал произошедшее с салафизмом, поддержав позицию КНБ РК.

Это событие является лишь одним из звеньев в длинной цепи аналогичных инцидентов последних лет, которые указывают на то, что все попытки сформировать эффективный политический риск-менеджмент в структурах государственной власти провалились.

Например, если речь идет о борьбе с экстремизмом, то абсолютно непонятно, чем занимались антитеррористические комиссии (АТК) при акиматах, которые как раз создавались для профилактики терроризма и экстремизма. Их лепили как придаточные звенья Антитеррористического центра (АТЦ) РК, который появился в июне 2013 при Комитете национальной безопасности РК. При этом следует отметить, что АТЦ также создавался не на пустом месте, а был правопреемником АТЦ КНБ, который существовал еще в 2003.

Интересно, что на центральном уровне членами нынешнего Антитеррористического центра являются практически все наши министры. И приоритетное значение в работе этого центра уделялось вопросам совершенствования профилактики терроризма, в том числе и в регионах, где и были созданы антитеррористические комиссии при акиматах. Кстати, региональные АТК также должны были уделять повышенное внимание вопросам защищенности объектов жизнеобеспечения, транспортной инфраструктуры, мест массового скопления населения, административных зданий государственных органов и т.п. Более того, необходимость создания антитеррористических комиссий в регионах также объяснялась тем, что работой по противостоянию экстремизму и терроризму должны заниматься не только правоохранительные структуры, но и все государственные органы на местах. Но, судя по всему, ситуация кардинальным образом не изменилась. То есть форма вроде есть, а содержательной начинки нет. И это, к сожалению, характерно для всех уровней государственной власти, где также есть проблема постоянных коммуникационных сбоев, которые мешают создать эффективный механизм  политического риск-менеджмента.

Этот механизм должен включать в себя действия, которые должны снизить неопределенность и уменьшить фактор случайности в реализации внутренней политики государства. То есть, можно согласиться с той точкой зрения, что риск-менеджмент является частью процесса принятия решений и основывается на использовании разных коммуникационных механизмом. Ведь любая неопределенность, в первую очередь, связана с недостатком коммуникационных каналов и дефицитом информации, которые мешают спрогнозировать различные события, а также их последствия для власти и общества.

Как показывает практика, уровень неопределенности выше в тех политических системах, которые более закрыты с коммуникационной точки зрения. Это значит, что политический риск-менеджмент более активно применяется в тех странах, где для этого существует развитая политическая инфраструктура. Данная инфраструктура состоит из большого количества различных политических игроков, которые не только имеют возможности для прямого или косвенного информационного влияния на власть, но также являются участники политического процесса. Они принимают участие в идентификации рисков, их анализе и классификации, а также в мониторинге ситуации после принятия тех или иных политических решений, и участвуют в выработке мер по внесению изменений в проводимую политику с целью минимизации политических рисков.

Проблема заключалась в специфике политической системы Казахстана, где риск-менеджмент не рассматривался в качестве важного элемента процесса разработки и принятия тех или иных политических решений. Более того, искусственное ослабление многих политических институтов в лице конкурентоспособных политических партий, СМИ, профсоюзов или НПО лишили власть не только дополнительных каналов альтернативной информации, но и посредников в общении с народом. Но еще хуже, что власть окончательно утратила стратегическую инициативу в разных сферах, будь то профилактика экстремизма или работа с общественным мнением в ходе принятия очередных государственных решений.

Государственный аппарат по привычке всё делает в фарватере уже свершившихся событий. Post factum. Не научились играть на опережение, так как владение стратегической инициативой предполагает обладание стратегической информацией, которая складывается из большого количества разных информационных потоков, идущих до центров принятия решения без искажения и прилизывания. Но классический механизм «петли обратной связи» давно был нарушен. В конечном счете, все это привело к тому, что центр стал пользоваться неверной информацией об окружающей действительности, приводящей к неадекватной реакции на требования поступающих извне, создавая эффект запаздывания и препятствуя функционированию механизма упреждении конфликтных ситуаций.

Одним из первых конфликтов, который заставил власть задуматься о необходимости формирования инфраструктуры для политического риск-менеджмента, стали события в городе Алматы, в микрорайоне Шанырак, где в 2006 произошли конфликты между внутренними мигрантами и городскими властями из-за земли. Причиной конфликта стала внутренняя миграция в крупные города в связи с резкими диспропорциями в социально-экономическом развитии разных регионов страны. В результате самозахват земли в алматинском микрорайоне «Шанырак» вызвал негативную реакцию городских властей. Но именно эти события подтолкнули к созданию первого в стране Общественного совета по рассмотрению и разрешению социальных конфликтов, в состав которого вошли представители городских властей, политических партий и общественных объединений. Это была первая попытка властей перевести острые конфликты в рамки диалога между его участниками для минимизации рисков новых социальных взрывов. Также это способствовало решению властей Алматы начать политику формирования городских агломераций за счет включения в состав города некоторых пригородов и создания  новых микрорайонов с параллельным развитием социальной инфраструктуры.

Но события в Алматы были лишь первым индикатором отсутствия эффективного риск-менеджмента на местном и центральном уровнях. Более серьезный урок для властей преподнес трудовой конфликт в  Жанаозене, на западе Казахстана в декабре 2011. Лишь только после него от региональных и центральных органов власти стали требовать мониторинг ситуации в трудовых коллективах на крупных предприятиях, чтобы минимизировать риски новых конфликтных ситуаций. И если вторую задачу чиновники всех уровней стали выполнять, опасаясь повторения жанаозенских событий в других регионах страны, то усиление роли профсоюзов больше носило формальный характер, так как власти увеличили поддержку провластным профсоюзным организациям при параллельном ослаблении независимых профсоюзов. 

В ноябре 2015 в Казахстане появился новый элемент в инфраструктуре риск-менеджмента. Президент страны подписал закон «Об общественных советах», которые должны были создаваться на двух уровнях - республиканском и местном. С одной стороны, власть формально вроде бы инициировала еще один коммуникационный канал, чтобы выпустить социальный пар, так как большинство созданных в стране искусственных политических институтов, начиная от партий и заканчивая парламентом, такую функцию выполнять не могут априори. С другой стороны, что касается «общественных советов», то их проблема в том, что чиновники, возможно, готовы уже что-то слушать, но они не обязаны к чему-то прислушиваться. В результате большинство «общественных советов» превратились в очередную иллюзию диалога с народом.

В 2016 возникли очередные признаки того, что процесс формирования неких элементов политического риск-менеджмента в виде создания новых институтов для снижения уровня неопределенности идет не очень эффективно. Это хорошо показали «земельные митинги», которые прошли в нескольких городах Казахстана против новых поправок в Земельный кодекс. Также теракты прошлого года не только в Актобе, но и в Алматы в очередной раз продемонстрировали сбой  системы, что снова спровоцировало рост слухократии. В ответ на все эти прошлогодние вызовы, опять же post factum, властям пришлось придумывать новые элементы риск-менеджмента путем создания дополнительных игроков в лице Земельной комиссии, создания нового Министерства информации и коммуникаций, а также Министерства по делам религий и гражданского общества.

Но уже в конце 2016 возникла негативная общественная реакция на введение новой формы обязательной регистрации лиц перемещающихся внутри страны в рамках принятого парламентом закона «О внесении изменений и дополнений в некоторые законодательные акты Республики Казахстан по вопросам противодействия экстремизму и терроризму». Силовики считали, что это повысит эффективность антитеррористической деятельности. Многие граждане восприняли это как ущемление их прав. Тем более что опять не было нормальной разъяснительной работы среди населения со стороны тех государственных структур, которые отвечали за разработку и принятие этого законопроекта.  

В первой половине 2017 аналогичный коммуникационный сбой вынес на поверхность многие «скелеты» пенсионной системы Казахстана, где размытая ответственность за принятые решения, отсутствие прозрачности, четких и понятных всем правил инвестирования пенсионных денег, а также слабый риск-менеджмент грозят превратить неэффективную пенсионную систему страны в социальную бомбу, которая может взорваться в будущем.

Большинство этих событий объединяет то, что они нанесли серьезный удар по имиджу всей власти, а не отдельных ее представителей. Более того возникает такое ощущение, что решение президента о перераспределении полномочий между парламентом и правительством является, в том числе, и реакцией на коммуникационные провалы прошлого года. Главе государства надоело постоянно прикрывать промахи и ошибки парламента и правительства, которые, особенно в прошлом году, поставили рекорд. Пытаясь контролировать социально-политическую обстановку в стране через «оранжерейные» структуры, связанные больше с верхами, чем с низами, власть лишила себя политических предохранителей, которые во время ЧС должны первые вставать на коммуникационную передовую. Но в большинстве из этих коммуникационных кризисов  на этой передовой что-то не было видно ни провластных партий, ни маслихатов, ни парламента, ни отдельных депутатов.

Таким образом, в Казахстане со стороны власти, с одной стороны, идут попытки создания отдельных элементов политического риск-менеджмента, для снижения неопределенности в достижении главной цели – сохранения социально-политической стабильности. Но все эти меры являются недостаточными, так как ни один искусственно созданный властью политический институт априори не способен работать в чрезвычайных условиях, будь то пропрезидентские политические партии, парламент или неправительственные организации.

У власти нет ни одного эффективного посредника в разрешении конфликтных ситуаций на региональном или общереспубликанском уровнях. Для их появления нужна не только перезагрузка коммуникаций, а перезагрузка всей политической системы через политические реформы.

Одной из целей этих реформ, в том числе, должно быть создание эффективной инфраструктуры для политической коммуникации. Важными элементами такой инфраструктуры являются многочисленные политические институты, начиная от электоральных, конкурентных политических партий и заканчивая органами местного самоуправления. Только наличие большого количества альтернативных источников информации может заложить основу для эффективного управления политическими рисками со стороны государственных структур.

   Если вы обнаружили ошибку или опечатку, выделите фрагмент текста с ошибкой и нажмите CTRL+Enter

Орфографическая ошибка в тексте:

Отмена Отправить