Большая нефть закончилась, не начавшись

27904

Отсрочка добычи нефти на Кашагане способна ввести отрасль в состояние стагнации. При этом государство все больше теряет стратегическую инициативу. И дело даже не в росте китайского присутствия, а в отсутствии понимания того, чего мы сами хотим и добиваемся

Иллюстрация: dymontiger.livejournal.com

Кашаганский мираж

Министр экономики и бюджетного планирования Ерболат Досаев, выступая в понедельник на брифинге в Астане, допустил, что Кашаган в этом году может так и не выйти на коммерческую добычу нефти. Пока это называется риском, но вероятность его очень и очень высока – учитывая характер технических повреждений, который предстоит исправить. По некоторым данным, речь идет о полной замене трубопроводов, соединяющих добывающий комплекс с заводом по подготовки нефти, что может занять до двух лет. Возможно, эти прогнозы выглядят пессимистичными, но, как показала практика, на Кашагане в конечном итоге неизменно сбываются именно самые пессимистичные ожидания.

Задержка начала добычи, с одной стороны, не влияет прямо на текущую ситуацию в нефтяной отрасли Казахстана. Сейчас она работает как бы без Кашагана, и он просто останется «за скобками» еще год-два. Но проблема в том, что на него как раз и возлагались большие надежды.

В прошлом году добычу нефти сверхусилиями увеличили на 3,2%. В первом квартале добыча нефти упала на 1,9%, газового конденсата – на 2,6%. К концу года ее скорее всего любыми путями выведут хоть в какой-то рост. По словам главы экономического ведомства, будут «проведены дополнительные работы и переговоры с крупными недропользователями по возможному увеличению добычи нефти на других месторождениях в объеме не менее чем 1,5 млн тонн».

Понятно, что для Минэкономики в этом случае важно не допустить невыполнения плана по доходам от нефтяного экспорта. Но рост добычи имеет и другое принципиальное значение. Казахстан позиционируется как восходящая звезда нефтегазовой индустрии. И именно с этим связана как наша инвестиционная привлекательность, так и сравнительно неплохие кредитные рейтинги.

Но в последние годы быстрый рост в нефтянке прекратился, и сейчас фактически мы балансируем на грани стагнации. Если она будет признана официально, это во многом изменит отношение инвесторов и кредиторов. Поэтому главная задача Кашагана - спасти имидж Казахстана как растущей нефтяной державы. Не случайно чиновники упорно надеются получить с этого месторождения хоть миллион тонн нефти, пусть даже ни для Северо-Каспийского консорциума, ни для нефтяного баланса страны в целом этот объем ровным счетом ничего не решает.

С морских глубин - на сухопутные

Других реальных проектов, способных в краткосрочной или хотя бы среднесрочной перспективе дать новый импульс отечественной нефтедобыче, пока нет. И это результат провала в геологоразведке, который наблюдался на протяжении нескольких лет. Заявлялось о несметных запасах на Каспии, рисовались перспективные блоки, которым давались имена и каким-то образом даже определялись прогнозные запасы, но на деле в их разведку мало что вкладывалось.

Госпрограмма освоения казахстанского сектора Каспия, утвержденная в 2003, предусматривала, что уже к 2015 добыча нефти на Кашагане достигнет 60 млн тонн в год, а в целом на шельфе – 100 млн тонн. Таким образом, общее производство в следующем году уже превышало бы 180 млн тонн нефти, что позволило бы Казахстану войти в мировую десятку.

Эта амбициозная программа, в свое время принятая с большой помпой, была тихо признана утратившей силу в конце 2010. Взамен нее программных документов по освоению каспийских нефтяных богатств не появилось. Внятные сигналы инвесторам поступать перестали.

За последнее время анонсировался лишь грандиозный проект «Евразия» - сверхглубокое бурение на территории Прикаспийской впадины, чтобы добраться до залежей с извлекаемыми запасами порядка 300 млн тонн. Планировалось, что международный консорциум для реализации этого проекта будет создан в нынешнем году, а с 2015 уже начнутся работы. Несмотря на отсутствие опыта сверхглубокого (и потому сверхзатратного) бурения и конкретного пула заинтересованных компаний, про «Евразию» сразу стали говорить, не скупясь на эпитеты, – примерно в такой же восторженной тональности, в которой когда-то говорили о Каспийском шельфе. Что волей-неволей указывает на имиджевый характер проекта: нужно показать инвесторам, что не оскудели казахстанские недра на «черное золото».  

Однако особенного энтузиазма пока это не вызывает. Похоже, что эпоха «быстрой нефти» в Казахстане прошла, и изменение структуры отрасли теперь будет вестись не вертикально, за счет роста добычи, а только горизонтально – путем смены контроля за существующими активами. 

Китай не торгуется

Крупнейшей сделкой такого рода за последнее время стала договоренность о продаже российским ЛУКОЙЛом 50% участия в компании Caspian Investment Resources в пользу китайской Sinopec. ЛУКОЙЛ не уходит из Казахстана, он остается в таких крупных проектах, как Кумколь, Карачаганак и Тенгиз. Кроме того, он намерен вести геологоразведку на Каспии, а также построить завод по производству смазочных материалов. Стратегия российской компании в принципе понятна. Но у этой сделки есть еще две заинтересованные стороны. 

Как известно, любой договор, связанный с передачей права недропользования, проходит через правительство и «КазМунайГаз», который обладает приоритетным правом покупки по предложенной цене. Иными словами, предложение о покупке доли в Caspian Investment Resources было сделано «КазМунайГазу», и он него отказался.

Это совершенно объяснимо с финансовой точки зрения – у нацкомпании вряд ли имеется сейчас свободная сумма $1,2 млрд, в которую оценена доля в CIR. Увеличивать же кредитное бремя, привлекая новый заем, КМГ тоже не с руки, поскольку компания и так в долгах как в шелках.

Однако отказ от Caspian Investment Resources мало понятен со стратегической точки зрения. В его состав входят доли в «Казахойл» (месторождения Алибекмола и Кожасай в Актюбинской области), «Каракудумунай» (месторождение Каракудук в Мангистауской области), «Бузачи оперейтинг» (Северные Бузачи в Мангистауской области), «Арман» (одноименное месторождение в Мангистауской области).

Все в совокупности они добывают более 4 млн тонн нефти в год. При этом доля ЛУКОЙЛа составляла значительно меньше, порядка 1 млн тонн, но и это неплохо, учитывая потенциал роста. Кроме того, данные активы расположены в регионах, где уже работает КМГ.

Нацкомпания во многом рассчитывала на прирост добычи за счет приобретения доли в Кашагане. Теперь эта возможность откладывается на неопределенный период. В то же время «КазМунайГаз» отказывается от солидного актива. Очевидно, что это противоречит его стратегическим интересам и объясняется тем, что денег не просто нет, а «денег нет совсем». И Sinopec согласилась заплатить за долю в Caspian Investment Resources $1,2 млрд, явно исходя из этих соображений, понимая, что КМГ не в состоянии сейчас переплачивать. Китай же платить готов.

Важны не проценты, а баррели

Казахстанские аналитики любят подсчитывать долю Китая в отечественной нефтедобыче. Подсчеты ведутся даже на уровне государственных органов. Занятие это занимательное, но напрочь лишенное утилитарного значения. Потому что непонятно, что делать с полученной цифирью. Скажем, 25% доли Китая в добыче казахстанской нефти – это много или мало?

Чиновники утверждают, что это нормально. Страдающие «китайской фобией» эксперты - что это опасно. И те, и другие рассуждают на «кухонном» уровне, поскольку в настоящее время нет никаких критериев, которые бы обозначали допустимую для национальных интересов границу влияния той или иной страны. Их нет ни в законодательстве, ни в экономической практике.

Китай же на самом деле не думает о показателе своего участия в казахстанской нефтедобыче. Его волнуют не отвлеченные материи, а совершенно прагматичная задача – сформировать в Казахстане надежный источник снабжения энергоресурсами. И к этой цели он неспешно, но зато успешно продвигается. Целостный транспортный канал китайские компании уже выстроили, соединив несколько ранее отдельных трубопроводов в единую систему «Западный Казахстан – Западный Китай». Теперь они последовательно обеспечивают под него ресурсную базу.

Ее основой на будущее являет доля в Кашагане, которую приобрела в прошлом году CNPC. А поскольку добыча там откладывается, китайцам пришлось срочно искать замену за счет уже действующих месторождений. Поэтому покупка доли в Caspian Investment Resources стала вполне логичным решением. Теперь Sinopec полностью владеет этим активом и, соответственно, распоряжается экспортом. Это позволит компенсировать отсрочку кашаганской нефти. Не исключено, что будут рассматриваться варианты покупки и других действующих активов, которые еще остались на рынке.

Понятно, что Казахстан не является и никогда не станет ключевым источником поставок нефти на китайский рынок. Но этот тот важный «кирпичик», из которого складывается энергобезопасность Поднебесной.

Бурим вслепую

Как видим, сделка по Caspian Investment Resources прямо вытекает из ситуации вокруг Кашагана. И действия Китая являются для нас превосходным уроком соблюдения четкой стратегической линии поведения.

Свою четкую стратегию деятельности на нашем нефтяном рынке имеют и западные компании. В отличие от Китая, она продиктована целью максимизации прибыли. Что они успешно и делают, не распыляясь на мелкие проекты, не участвуя в переработке и транспортировке, а концентрируясь на извлечении доходов из двух крупнейших проектов – Тенгиза и Карачаганака. И если что-то угрожает прибыли, они без колебаний могут покинуть даже знаковые проекты. Как сделала та же ConocoPhillips, продав свою долю в Кашагане (о чем вряд ли сейчас жалеет).

Своя стратегия есть и у России, представленной в нашей нефтянке в основном ЛУКОЙЛом. А вот говорить о наличии ясной стратегии у самого Казахстана достаточно сложно. Формально, конечно, она существует. «КазМунайГаз» в своей стратегии до 2022 поставил цель войти в число 30 крупнейших нефтегазовых компаний мира. Более непрофессиональную, с точки зрения бизнеса, цель трудно даже представить. Почему в 30? Почему не в 28 или 45?

А самое главное – что дает достижение этой цели нефтегазовому сектору страны, экономике и населению? Формулировка стратегической цели на самом деле очень показательна. Китайские компании заботятся об энергетической безопасности, американские и европейские - о прибыли, а наша нацкомпания – об имидже и рейтинге.

Как результат - отсутствие продуманного стратегического курса на практике. То мы идем на шельф, то скупаем активы на суше, то объявляем сверхглубокое бурение. То бросаемся в зарубежную экспансию, то направляем все ресурсы на переработку (хотя непонятно, где будем брать на нее сырье в условиях стагнации добычи). Словом, хватаемся за всё - и не достигаем ожидаемых результатов нигде.

В итоге, не имея собственной стратегии (реальной, а не бумажной), Казахстан так и не смог стать стратегическим игроком в отрасли, несмотря на все законодательные статусы. Перспективы дальнейшего роста зависят сейчас не от нас. Возможно, это подходящий повод задуматься и сформулировать более конкретные и прагматичные цели в нефтегазовой отрасли. 

   Если вы обнаружили ошибку или опечатку, выделите фрагмент текста с ошибкой и нажмите CTRL+Enter

Орфографическая ошибка в тексте:

Отмена Отправить