Как профессор русской литературы из США готовит казахстанских студентов к ещё несуществующим профессиям
Интервью ректора Университета Нархоз Эндрю Вахтеля журналу Forbes Kazakhstan
Эндрю Вахтель в 1981 году окончил Гарвард (факультет истории и литературы). В 1987-м получил степень PhD в Университете Калифорнии в Беркли на факультете славянских языков и литературы. Его академический опыт начался в 1988 в Университете Калифорнии в Лос-Анджелесе на должности профессора русской литературы. В качестве доцента кафедры славянских языков и литературы проработал почти пять лет в Стэнфорде. Почти 20 лет, начиная с 1991, посвятил работе в одном из старейших вузов США – Северо-западном университете (штат Иллинойс). С 2010-го до начала 2018 занимал позицию президента Американского университета в Центральной Азии (Бишкек). В настоящее время 60-летний Эндрю Вахтель является ректором Университета Нархоз в Алматы и возглавляет Ассоциацию американских международных колледжей и университетов.
Почему известные университеты решаются на смену вывески
В последние несколько лет в Казахстане получила распространение тенденция р... →
- У нас советское здание, которое больше похоже на казарму, – с критическим видом оглядывается Эндрю Вахтель, год назад вступивший в должность ректора Нархоза.
Чтобы превратить «казарму» в современный университет, уже скоро будет проведена существенная трансформация. Вахтель показывает эскизы задуманного: из огромного четырёхугольного здания вырежут кусок длиной 30 метров и «пришвартуют» туда нечто, похожее на круизный лайнер. Внутри нового пространства будет много света и воздуха. Много света и воздуха появится и в других уголках Нархоза.
Однако внешние изменения – это самая лёгкая часть трансформации. Гораздо сложнее менять вуз изнутри.
Плохой студент – хороший ректор
F: Вы славист по образованию, профессор русской литературы. Почему американец выбрал такое направление?
– У меня одна бабушка – из России. Она была очень необычным человеком, и мне всегда было интересно всё, что она делала. Когда мне исполнилось 18, я из-за нее решил изучать русский язык. Если честно, меня считали самым плохим студентом по русскому языку в Гарварде. Но я им объявил, что они просто не умеют преподавать. На самом деле и то и другое было правдой – я был плох, а они слабо преподавали. Тогда я начал заниматься с бабушкой, которая говорила на аристократическом русском, но не умела учить.
Позже занимался русской литературой, работал устным переводчиком. Переводил для Горбачева и Сахарова, когда они приезжали в Америку. Много читал, стал профессором русской, а потом и балканской литературы. Одновременно начал заниматься администраторской работой – был вначале завкафедрой, затем директором научного центра, позже деканом аспирантских программ одного из самых крупных университетов США – Northwestern University, который входит в топ-25 в мире.
У меня было 3500 PhD-студентов, бюджет $100 млн в год. Студенты изучали всё: от биологии и химии до бизнес-дисциплин и гуманитарных наук. Я должен был улучшать их жизнь, их программы. Я был соискателем на место президента университета. Но понял, что в Штатах мне делать нечего – президент там в основном зарабатывает деньги, занимается фандрайзингом.
Как Казахстан совершил прорыв в рейтинге университетов
Казахстанские университеты дебютировали в QS World University Rankings 10 л... →
F: Почему «делать нечего»?
– Потому что всё уже давно сделано, все довольны, менять что-то очень сложно.
F: Как вы попали в Кыргызстан?
– Люди из Американского университета в Центральной Азии (АУЦА, проект Фонда Сороса) нашли меня и спросили: «Хотите попробовать? Готовы к приключениям? Но нужно быть двуязычным, двукультурным и реально что-то делать».
Когда ты работаешь здесь, есть ощущение: если ты этого не сделаешь, не сделает никто. В Штатах не так: всегда на твоё место есть кто-то другой. Поэтому мне гораздо интереснее было в Бишкеке. Мы с нуля создали новый кампус, много новых программ, придумали новые системы финансовой поддержки – много такого, чего в США сделать было бы невозможно.
F: Каким образом оказались в 2018-м в должности ректора Нархоза?
– Если ты «делаешь чудеса» в Кыргызстане, никто на свете этого не замечает – кроме Казахстана. К тому же вернуться в США после этого было невозможно: люди там считают, что ты абсолютно сумасшедший, раз уехал из прекрасного университета в Штатах, чтобы искать приключения в каком-то Кыргызстане, даже если это проект Сороса и американского правительства.
Если в двух словах – главный акционер Нархоза (Булат Утемуратов, №4 рейтинга богатейших бизнесменов Forbes Kazakhstan), который имеет дела в Кыргызстане, увидел, что у меня там получилось, и пригласил улучшить университет в Казахстане. Я согласился, потому что там уже сделал всё, что мог.
Проблема Кыргызстана – это проблема ресурсов: там их нет. Ты выжимаешь весь сок из лимона, а дальше можешь только смотреть на этот лимон. Но это уже неинтересно. Здесь есть ресурсы, можно создать что-то действительно первоклассное. Но это огромный труд. Надо повышать привлекательность вуза среди студентов, убедить родителей не посылать своих детей за границу. Потому что, откровенно говоря, те абитуриенты, которые приходят к нам сейчас, – большей частью не те, которых мы хотим. А те, которых мы хотим, уезжают.
Надо обновить преподавательский состав и инфраструктуру. Нужно привлечь новых спонсоров. Ожидать, что один человек, даже если он весьма состоятелен, будет содержать всё это бесконечно, глупо. Ни один нормальный вуз в мире не зависит от одного человека.
F: Как собираетесь привлекать спонсоров?
- Скажем, Майкл Блумберг (№10 глобального рейтинга Forbes) дал Университету Джона Хопкинса, где учился, $1,8 млрд. Но это не значит, что вуз не будет дальше получать деньги от других выпускников. На самом деле он будет получать больше, потому что щедрость создаёт щедрость, и теперь университет может претендовать на абсолютно новые высоты. То же самое, надеюсь, будет и с Нархозом.
F: То есть вы хотите эксплуатировать чувство преданности и благодарности по отношению к своему вузу?
– Отчасти да. Кроме того, у больших американских компаний есть фонды, которые могут давать деньги только некоммерческим организациям. От этих фондов тоже можно получить серьёзные деньги, если правильно подойти к вопросу: к примеру, на изучение проблем, которые интересуют данную компанию.
Утемуратов: На каждый вложенный в Нархоз тенге отвечу такой же суммой
Такое заявление известный казахстанский бизнесмен сделал на презентации нов... →
Как привлекать спонсоров – это американская профессия, и в этом заключается моя работа. Например, от одного киргиза я получил $4 млн на АУЦА, хотя он даже не выпускник этого вуза. Но я смог убедить его, что мы делаем нечто уникальное, к чему он может быть причастен.
Мы больше не в Канзасе
F: Что вы хотите поменять в инфраструктуре вуза?
– Это самое лёгкое, если есть деньги, а мы их практически нашли (хотя ещё остается возможность для новых спонсоров, которые смогут назвать часть нового корпуса, к примеру, своим именем).
У нас советское здание, которое морально и физически устарело. Мы решили полностью обновить его: снесём 30-метровый кусок в середине, сделаем новый вход, проведём капитальный ремонт и переведем сюда всех студентов. В течение двух с половиной лет все закончим.
Продать образование очень сложно. Но когда люди заходят в новое здание, они испытывают совсем другие ощущения. Есть гениальный момент в американском фильме «Волшебник Изумрудного города». После смерча героиня выходит из своего дома и из чёрно-белого мира, где жила раньше, вдруг попадает в цветной. Девочка смотрит на свою собаку и говорит: «Тото, мне кажется, что мы больше не в Канзасе». Вот это ощущение, что «мы больше не в Канзасе», нам надо создать.
Чего не хватает советским зданиям? Они не располагают к тому, чтобы студенты оставались после пар, общались друг с другом, делали независимые проекты. Ведь где сидеть? Где общаться? Просто коридор и двери. Поэтому надо полностью менять инфраструктуру, чтобы студенты чувствовали себя удобно и понимали, что могут приходить сюда с девяти утра до одиннадцати вечера, вне зависимости от того, есть занятия или нет.
Сколько государство тратит на образование казахстанцев
Оно перешло к стимулированию технических и сельскохозяйственных наук →
Сегодня молодые люди получают образование не только в аудитории: большая его часть – это неформальное общение с другими студентами и преподавателями. Университеты уже не существуют для того, чтобы передавать информацию через лекции, они вновь превращаются в платоновскую академию, куда приходят обсуждать разные вопросы. Ответ на вопрос, если правильно его сформулировать, может дать и ваш телефон. А вот как найти интересные вопросы – это и есть теперь суть образования, и это гораздо сложнее, чем читать лекции.
F: Где вы возьмёте преподавателей, которые будут работать в новом формате?
– Таких на самом деле найти трудно. Их нужно воспитывать. Мы начали в этом учебном году по-другому работать со студентами первого курса, одновременно поменяв подход преподавателей к процессу обучения.
У нас есть общеобразовательный блок. Как на него раньше смотрели? Как на неизбежное зло. К примеру, я поступил на финансы. Первый год обязательно дают философию. Приходит кто-то и говорит: «Был Платон. Был Сократ. Был Аристотель». Я записал. Экзамен по такой же схеме: «Был Платон. Был Сократ. Был Аристотель». Но это же не образование, это попугаизм какой-то.
Мы сказали: всё, больше нельзя так делать, нет разницы, знают ли студенты, кто такой Платон. Важно, чтобы они умели читать, анализировать сложный текст. Нужно их убедить, что им это надо, а потом объяснить, как это можно использовать.
F: Получается, нынешние студенты не умеют анализировать информацию?
Топ-20 частных школ Нур-Султана и Алматы
Шестой год подряд Forbes Kazakhstan представляет ренкинг частных школ двух ... →
– Никто не умеет читать – и это не только в Казахстане. Современные дети читают то, что помещается на экране смартфона. Ну там 150 слов. А если приходится иметь дело со сложными материалами, они теряются.
Поэтому для первого курса мы по-другому выстроили обучение. Год-полтора студенты почти не сидят на своих факультетах, они учатся вместе – маркетологи, финансисты, юристы, экологи и так далее. У них общая программа – мощный фундамент образования, чем мы и будем отличаться от других. В эту программу входят математика, программирование, философия и другие так называемые общеобразовательные предметы. Но они интегрированы, это не разрозненные куски. У нас, к примеру, комбинированный курс философии, религиоведения и антропологии, где студенты, как в платоновской академии, должны обсуждать прочитанное. Первое время они приходили и ждали от преподавателя указаний – что делать. Но мы сказали преподавателям: «Ни в коем случае! Вы заранее им должны задавать, что именно прочитать, и подготовить какие-то общие вопросы. И уже сами студенты пусть решают, что в прочитанном главное, что им может пригодиться, как они это могут использовать». В конце года мы уволим тех преподавателей, которые не смогут работать в таком формате.
F: Но студенты все же будут изучать узкие дисциплины, ради которых поступили?
– Конечно. Это будет примерно как у всех – я же не могу придумать что-то невероятное в области финансов на уровне бакалавриата. Да это и не нужно, потому что практически никто из них не будет работать финансистом: через пять лет, вполне возможно, на эту специальность и не будет спроса.
Мы должны создавать таких людей, которые сейчас готовы работать X, через пять лет – Y, через 10 – Z. На которых будут работать другие. Которые будут видеть, какие возможности есть на свете. Которые смогут комбинировать то, что неожиданно.
Только 5–10% самых умных и хорошо подготовленных поймут, куда нужно идти. 90% начнут проигрывать компьютерам, роботам. Посмотрите список самых интересных профессий – 10 лет назад их просто не было. Как я могу готовить специалиста какой-то профессии, если её ещё нет? Но я могу готовить умного и гибкого человека, который увидит свою профессию, сам создаст её.
Справедливая оценка
F: Насколько известно, теперь Министерство образования не будет проводить аттестацию вузов. Как же понять, какой вуз плохой, а какой хороший?
Какие новые профессии появятся в Казахстане
В перспективах будущего рынка труда пытались разобраться депутаты и чиновни... →
– Пока идёт сложный переходный период. Я надеюсь, что мы как можно быстрее полностью перейдём на нормальную аккредитацию. Что это значит? Мы должны сами ставить перед собой цели. К примеру, выпускать каждый год 50 бизнес-юристов, которые будут востребованы в солидных структурах, будут уметь делать определённые вещи и развиваться. Наши преподаватели и образование должны быть заточены под этот результат. Поэтому, естественно, они будут отличаться от тех, что есть в других вузах. После этого к нам должны будут прийти специалисты – не из Министерства образования, а из аккредитационного агентства – профессиональные юристы, преподаватели вузов, работодатели, которые смогут оценить нашу работу и дать (или не дать) аккредитацию.
Проблема в том, что министерство по-прежнему пытается выставить свои нормативы. Например, чтобы 80% курсов вели штатные преподаватели. Но зачем?! Зачем мне преподаватели, которые PhD получали в советское время и не знают, что такое бизнес? Мне нужны преподаватели, которые работают в профессиональной сфере, которые лишь часть своего времени будут тратить на вуз. Скажем, в парижском Sciences Po, одном из самых сильных вузов по социальным наукам в мире, штатные профессора преподают только 50% дисциплин.
Профессиональный аккредитатор никогда не будет следовать жёстким нормативам. Он будет оценивать наши действия с точки зрения разумности или неразумности.
Посмотреть в глаза
F: Когда вы сможете сказать, что получилось?
– Я объяснил акционеру, что работа в образовании – это примерно как сажать виноград: первое вино будет лишь через пять лет. Я взял первокурсников только в 2018-м, через четыре года мы увидим, есть ли у нас вино или нет.
F: Как вы поймете, стали другими ваши студенты или нет?
– Смотришь им в глаза – и понимаешь это через 15 минут. Поговорите с ними. Если они не будут ждать, что вы ответите на все их вопросы, значит, они уже другие. Даже сейчас понятно, что наши первокурсники отличаются от второкурсников. Самое главное, что у них поменялись требования к нам. Они не говорят: «Дайте мне диплом». Они хотят получить образование.
