Брин жарит бургеры, Маск гуляет в ковбойской шляпе. Чем занимаются миллиардеры в пустыне

14984

СEO и соосновательница Burning Man Project Мэриан Гуделл рассказала Forbes Life, как живут в пустыне миллиардеры из Кремниевой долины, чем «Горящий человек» может помочь бизнесу и почему пандемия похожа на песчаную бурю

Мэриан Гуделл
ФОТО: YouTube
Мэриан Гуделл

Burning Man — Мекка технологических предпринимателей. Илон Маск говорит, что «это и есть Кремниевая долина» (по легенде, именно здесь придумал прототип Tesla), Сергей Брин ездит сюда каждый год уже 20 лет, как и многие сотрудники Google — в лобби головного офиса компании повсюду висят фотографии из пустыни. А Эрик Шмидт в свое время обошел других кандидатов на должность CEO Google именно потому, что был «бернером». Burning Man помог родиться многим стартапам, способствовал развитию шеринг-экономики и внес большой вклад в развитие современного искусства — проект ежегодно раздает гранты молодым художникам, дает им площадку для творчества и помогает в дальнейшем развитии.

До начала пандемии в Burning Man Project работало больше 100 сотрудников, ежегодный бюджет составлял в среднем $45 млн (проект каждый год публикует данные о распределении бюджета по категориям).

Forbes Life поговорил с СEO и соосновательницей Burning Man Project Мэриан Гуделл об исторической отмене и ее последствиях для организации, буднях миллиардеров в пустыне, слишком комфортных вип-лагерях и принципах «Горящего человека», которые сегодня обретают новую ценность.

В этом году вам пришлось впервые за историю проекта отменить Burning Man, насколько тяжело далось это решение?

- Я предполагала, что однажды это случится. Над нами и раньше висела угроза отмены. Я присоединилась к проекту в 1997-м — тогда нас пыталось запретить правительство. Когда стало понятно, что в этот раз его действительно придется отменить, мы были опустошены. Мало того, что это наш источник дохода, это дело нашей жизни, главная движущая сила. Отмена пошатнула всю систему. В организации работает много людей, художники уже вовсю готовили арт-объекты, мы продали порядка 24 тысяч билетов через закрытую продажу. Если бы мы все отменили в январе, было бы проще. А тут все уже были на низком старте.

У вас была идея сделать онлайн-событие?

- Да, сначала мы думали об этом. Сразу после отмены пошла волна zoom-вечеринок, многие сотрудники и волонтеры очень вдохновились этой идеей — построить виртуальный Блэк-Рок-Сити с тематическими лагерями и всем остальным. Мы взяли недели три, чтобы все обдумать, и в итоге решили отказаться от этой идеи, а вместо этого поддерживать другие онлайн-события и близкие по духу виртуальные проекты.

Одна из «фишек» Burning Man как раз в том, что в пустыне практически не ловит связь, поэтому у участников получался своеобразный диджитал-детокс.

- Да, и это одна из причин, по которой мы не стали переводить все в онлайн. Есть множество людей, которые погружены в технологии гораздо больше нас. Создание интерактивных онлайн-опытов — не наша специализация, мы — про личное общение. Мы очень уважаем интернет, но для нас он лишь инструмент. Если бы мы сделали виртуальное событие, это был бы уже не Burning Man.

Чем организация занимается прямо сейчас? Есть план работы на этот год?

- У нас происходит много интересного. Я не хотела терять людей. Нам пришлось уволить несколько человек — 8 из постоянной команды и 40 из временной. Но я постаралась сохранить всех ключевых сотрудников — тех, кто руководит рейнджерами, сервисом неотложной помощи, пропускной системой, событиями в «городе» и так далее. Оказалось, всем есть чем заняться, накопился огромный пласт работы, появилась возможность проанализировать и улучшить многие процессы. Взять, например, арт-отдел. Burning Man проходит в конце августа, в сентябре мы подсчитываем бюджет, в октябре уже прописываем концепцию события на следующий год, в ноябре открываем сбор заявок для художников, в декабре обрабатываем первый раунд заявок, в январе — второй, в феврале встречаемся с художниками, в марте начинаем выдавать гранты. Это непрерывный процесс. Сейчас у арт-отдела впервые появилась возможность остановиться и внимательно изучить опыт тех, с кем мы сотрудничали в прошлые годы, — многие из них стали известными художниками, кто-то успешно работает в технологической индустрии, кто-то проводит выставки по всему миру. Мы хотим делать подкаст, проводить онлайн-семинары, чтобы делиться опытом с молодыми художниками, рассказывать, как правильно заполнять заявки на гранты — не только наши, но и другие, — как развиваться в индустрии.

У нас не было полноценного отдела устойчивого развития — несколько людей занимались этим направлением параллельно с другой работой. А тут они пришли ко мне и говорят: «У нас освободилось время, мы хотим создать дорожную карту по устойчивому развитию проекта, прописать все шаги». А я для этого собиралась нанимать стороннего консультанта, потому что все наши люди были заняты.

И мы все-таки сделали кое-что онлайн — новый портал Kindling (от англ. «Растопка») — это то, что используют для разжигания костра. Сайт, где люди могут делиться своими идеями. Мы уже запустили его и постепенно наполняем контентом. Кто-то там показывает свои фильмы, кто-то обучает искусству стендап-комедии, кто-то учит вязать (на сайте есть несколько разделов — онлайн-вечеринки и встречи, совместное обучение, игры, создание новых проектов. — F)

Получается, вы нашли альтернативные источники дохода, чтобы реализовать все это, с финансовой стороной вопроса у вас все в порядке?

- О, нет, не совсем. Это сложный момент. Когда нет денег, можно испугаться и разбежаться в разные стороны. Но я делаю наоборот — сохраняю команду, загружаю всех работой, а сама ищу деньги. Если бы я всех распустила, нам бы ничего не оставалось, кроме как сидеть сложа руки и ждать следующего года. А так сообщество видит, сколько работы мы делаем, и обязательно нам поможет. Сейчас у нас хватит денег, чтобы продержаться до конца октября. Но я как раз собираюсь запустить большую фандрайзинговую кампанию. В нашем сообществе много технологических предпринимателей из крупных компаний, думаю, они нас поддержат.

Предприниматели действительно вас обожают. Как вы думаете, почему?

- Если мы посмотрим на таких людей, как Сергей [Брин] и Илон [Маск] — а это одни из самых известных в мире предпринимателей, — когда с ними разговариваешь, становится очевидно, что они строили свой бизнес не ради денег, а чтобы менять мир. Поэтому они и взялись делать что-то инновационное. Google — идеальный пример. У них была потрясающая идея, да, они заработали на ней кучу денег, но, заметьте, Сергей никогда не был CEO компании, да и Ларри Пейдж пробыл на этой должности не так долго — потому что они в первую очередь инноваторы. То же самое с Илоном — он неприлично богат, но посмотрите, чем он занимается — покоряет космос, отправляет ракеты на Луну. Илон ездит к нам уже 19 лет, другие ребята — 20. И все они говорят мне, что Burning Man развивает воображение.

Но сейчас многие предприниматели приезжают на Burning Man не за вдохновением, а за условными Маском и Брином. У них может и не быть цели изменить мир. Думаете, после семи дней в пустыне она появляется?

- Думаю, ответ кроется в том, что наша повседневная жизнь наполнена паттернами — как мы ходим на работу, пользуемся телефоном, общаемся. Эти модели поведения вшиты в нас, они — наша форма ежедневного выживания. На Burning Man ты выпадаешь из привычной рутины — телефон не работает, ноутбука под рукой нет, приходится по-другому взаимодействовать с миром и людьми. Так меняется набор навыков. Здесь нельзя разогреть ужин в микроволновке или пойти в ресторан, ты должен привезти с собой продукты и приготовить их. Да, можно объединиться и готовить вместе, или договориться, что кто-то возьмет еду для тебя, но это тоже особая форма взаимодействия и доверия. Объединиться с кем-то — твоя работа. Взять маску и воду — твоя работа. Даже украсить велосипед — тоже твоя работа. Один парень из Нью-йорка сказал, что этот момент стал для него переломным. Он увидел, что у всех вокруг велосипеды украшены, и не понять, кто же украсит велосипед ему. И взялся делать это сам. Он признался мне, что это был первый случай за очень долгое время, когда он смог проявить креативность. Именно это Burning Man и делает — пробуждает в людях творчество, меняет паттерны.

Да, все это выглядит как огромная вечеринка, но после Burning Man люди начинают и в обычной жизни повсюду ходить с бутылкой воды — это удобно и полезно. В пустыне нельзя куда попало выкинуть мусор, приходится за ним следить — этот принцип остается с человеком после, он меняет потребительские привычки, следит, чтобы было меньше ненужной упаковки. Это происходит со всеми. Ты можешь быть очень умным предпринимателем, но в конечном счете все мы люди, которые пытаются найти свой путь в жизни, свое счастье. В этом смысле Burning Man работает как уравнитель. Илон и Сергей живут здесь как все. Ох, бедный Сергей. Он останавливается в моем лагере, бывает, наденет какой-нибудь смешной костюм, пойдет гулять и быстро возвращается, чтобы надеть маску — потому что его узнают, а он привез с собой забавные наряды и хочет в них ходить. Илон не наряжается, на то он и Илон — его вы легко узнаете, если найдете. Он обычно носит огромную ковбойскую шляпу. Так что, да, ты можешь прокатиться на арт-каре обычного парня из Невады или на арт-каре Илона Маска, здесь у всех равные возможности.

ФОТО: Depositphotos.com

А что насчет вип-лагерей? С шеф-поварами и обслуживающим персоналом, комфортными ванными комнатами, лаунжами, закрытыми вечеринками — они, хоть официально и не приветствуются, но все-таки существуют.

- Да, мы их называем «лагеря с удобствами» (Convenience camps. Другое расхожее название — Plug-n-play — «подключил и работай». Организаторы таких лагерей берут все оснащение и бытовые вопросы на себя, нанимают поваров, а иногда и дизайнеров для создания костюмов для гостей. — F).

Получаются закрытые сообщества с вечеринками, на которые нельзя попасть — что, кажется, противоречит духу Burning Man. Говорят, тот же Илон Маск обычно живет в таком непубличном лагере.

- Не совсем. Разница в том, что ты можешь подать заявку, чтобы закрепить за лагерем место — тогда оно появится на карте. Такие лагеря должны быть открытыми для всех, интерактивными. Их участники могут приехать заранее, до официального открытия, чтобы все построить. У Илона нет своего места в Блэк-Рок-Сити. Его лагерь стоит там, где он захочет — но не потому что он особенный, а потому что он не подает заявку, чтобы закрепить за собой гарантированное место. У него маленький лагерь, не больше 30 человек, они просто приезжают к открытию, находят свободное место и живут там. Эрик Шмидт и его лагерь тоже не закрепляют за собой место, но делают его интерактивным — у них что-то вроде ковбойского салуна, где они угощают всех сладостями. Но лагеря нет на карте и ты ни за что не догадаешься, что в нем отдыхает Эрик Шмидт. Так что нет у Илона никакого вип-статуса, его товарищи по лагерю тоже покупают обычные билеты, и — это я точно знаю — у них нет обслуживающего персонала. Это все друзья Илона, они дружат 15-20 лет и все вместе строят лагерь, готовят еду. И Сергей такой же — у него есть свой RV (автодом. — F), но он как все работает на нашей кухне, готовит бургеры, его девушка тоже работает. Все что-то да делают. Если честно, самые богатые «бернеры» — по-настоящему активные участники. А прохлаждаются и щеголяют своим статусом скорее «середнячки».

Вы не боитесь, что с ростом популярности события процент носителей культуры Burning Man будет уменьшаться, а тех, кто приезжает за статусом и красивыми селфи, живет в лагерях с удобствами — расти? Что однажды их окажется больше?

- Нет, я этого совсем не боюсь. Вернее, так — я очень не хочу, чтобы это случилось, поэтому мы создали систему, которая этого не допустит. Например, больший процент билетов просто не поступает в открытую продажу — мы реализуем их внутри комьюнити, среди организаторов тематических лагерей, художников и так далее. То есть, если ты вовлечен в проект, у тебя больше шансов получить место под лагерь или арт-объект. Важную роль в сохранении нашей культуры играет само сообщество. Мы не просто ограничиваем продажи билетов, но обращаемся к нашим участникам: с нас — организация всего, но именно они должны принимать в свои ряды тех, кто готов вкладываться в общее дело.

Лишь небольшая часть билетов поступает в открытую продажу и доступна тем, кто никак не связан с проектом. И эта часть тоже важна, потому что с ней идет приток новых людей и идей. Хороший пример — ребята, кажется, из Аргентины. У них крошечный лагерь, человек десять, они угощают всех глинтвейном, который готовят по аргентинскому рецепту раз в год специально для Burning Man. Ребята рассказали мне, что первый раз просто так приехали в пустыню, без какого-либо проекта, но осмотрелись вокруг и осознали, что хотят делать хоть что-нибудь. Все располагает к творчеству.

Linkedin назвал креативность самым востребованным навыком в 2020 году. Каким образом творчество помогает решать бизнес-задачи и почему Burning Man для многих становится таким откровением?

- Для меня Burning Man — это в первую очередь история про то, что креативность помогает нам стать лучше. Эту идею подтверждают научные исследования — если людей поместить в место, где они будут чувствовать себя в безопасности, они естественным образом захотят придумывать и создавать что-то вместе. Добавьте к этому то, что Блэк-Рок-Сити — не простое место, здесь нужно работать руками, сотрудничать. Психологи поражены тем, как быстро здесь срабатывает импульс, который вводит людей в новое состояние. И главное, новый образ мышления закрепляется. Как я говорила, люди возвращаются домой и хотят продолжать творить — объединяться с другими людьми, придумывать, создавать, не бояться задавать вопросы, становиться лидерами.

Мы думаем, дело в том, что атмосфера Burning Man исключает отвлекающие факторы, снимает ненужные ожидания — здесь творят, просто чтобы творить. Как только участники понимают, что могут поучаствовать в чем-то большом, создать новую ценность — сами, своими руками, — они с радостью хватаются за эту возможность. Это желание — часть нас. В детстве мы постоянно открываем что-то новое, все кажется приключением. Burning Man возвращает это ощущение. Участие в нем приносит радость, поэтому-то участники и пытаются привнести его элементы в работу, бизнес, жизнь.

Я считаю, что компании должны поощрять работников сотрудничать друг с другом. Не обязательно всех уравнивать, просто дайте им возможность придумывать, создавать что-то вместе, дайте каждому право быть услышанным. У нас так создают гигантские арт-объекты — кто-то придумал идею, двое ее подхватили, еще несколько людей пришли строить, к ним присоединились другие — так появляется что-то грандиозное. Вместе можно сделать намного больше, чем одному.

При этом широкой публике Burning Man известен в первую очередь как большая вечеринка в пустыне, фестиваль с яркими нарядами. Как вы к этому относитесь?

- Да, один наш консультант как-то сказал мне: «Многие думают, что Burning Man — это просто тусовка, давайте попробуем изменить это представление». Но я не хочу его менять, не хочу, чтобы нас воспринимали как «съезд по саморазвитию», большой семинар по самопомощи. В этом слишком много иронии. Пусть лучше нас считают вечеринкой, а люди продолжают делиться своими историями. О нас много пишут в медиа, но обычно есть какой-то знакомый, который уже съездил, поделился своим опытом, и ты тоже захотел поехать.

В 1960-е в США процветало Движение за развитие человеческого потенциала (Human Potential Movement). Люди из этого сообщества показывали на нас и говорили, что мы продолжатели их дела. Я сначала отнекивалась, но потом поняла, что так оно и есть. Осознание того, что ты что-то значишь, можешь многое изменить, стать лучше — что это, если не раскрытие потенциала. Но я все равно не хочу, чтобы нас воспринимали как место, где происходит трансформация. Потому что мы место, где происходит много всего.

Во время пандемии нам страшно делиться самыми простыми вещами — стаканом воды или обедом, обмениваться рукопожатием. Но одновременно с этим начался быстрый рост благотворительности и волонтерских движений. Как вы думаете, как изменится человеческое общение после пандемии? И какую роль в этом может сыграть Burning Man?

- Да, сейчас происходят удивительные вещи. Думаю, мы [как проект] буквально созданы для того, чтобы нести оптимизм по отношению к новой норме. Пусть между нами выросли физические границы, мы все еще можем делиться нематериальными благами и поддержкой. Если мы не можем обнять друг друга, лучшее, что можно делать, это стараться быть добрее. Потому что так безопаснее.

Мы, «бернеры», привыкли быть честными и искренними друг с другом, по-другому в пустыне просто нельзя. Сейчас мы хотим начать учить людей доверять друг другу, Например, моя сестра начала активно защищаться, когда я спросила ее, прошла ли она тестирование на коронавирус. Но если ты «бернер», в этом вопросе нет ничего такого: это как спросить, взял ли ты с собой воду, — банальное проявление доброты и заботы. Речь идет о выживании, и нет ничего постыдного в том, чтобы находиться в режиме выживания, быть осторожным и предусмотрительным. Наоборот, это хорошо. Еще мы хотим помочь людям научиться принимать ситуацию. А как еще? Когда в пустыне начинается песчаная буря, ты бежишь в ближайшее укрытие, поплотнее надеваешь защитную маску и с улыбкой смотришь на соседа по несчастью: «Эй, привет, похоже, мы застряли здесь вместе». Многие люди говорят мне, что пандемия похожа на затяжную песчаную бурю — мы не знаем, когда она закончится, держим при себе маски и воду и стараемся поддерживать друг друга и просто быть рядом.

Василиса Кирилочкина, Forbes Staff

   Если вы обнаружили ошибку или опечатку, выделите фрагмент текста с ошибкой и нажмите CTRL+Enter

Орфографическая ошибка в тексте:

Отмена Отправить