Билл Гейтс и Боно: Как победить нищету

15905

Что общего у богатейшего в мире человека и ярчайшей рок-звезды? Они оба подходят к решению проблемы бедности с позиций капитализма

Glen Davis для Forbes
Билл Гейтс и Боно.

F: Со стороны кажется, что между вами двумя нет ничего общего, но при ближайшем рассмотрении видно, что вы не такие уж разные. 

Боно: Мы оба высокие!

F: Вы оба в детстве играли в шахматы. Оба начинали учиться в университете, но так его и не окончили. У вас обоих бизнес мирового масштаба. Каждый из вас был потрясен первой поездкой в Африку: Боно после концерта Live Aid, а Билл пос­ле сафари, куда вы с Мелиндой отправились перед медовым месяцем. И вы оба с благоговением относитесь к Нельсону Манделе. С учетом всего этого, Билл, скажите, правда ли, что до знакомства с Боно вы вообще не хотели с ним встречаться, потому что не верили, что из этого может выйти толк?

Билл Гейтс: Да, так и есть. У нас есть общий друг – Пол Аллен, который мне несколько раз говорил: «Знаешь, а ведь Боно очень серьезно относится к проблеме бедности и всему тому, что тебя волнует, вам стоит встретиться». Надо сказать, я не особо стремился. А потом был Давосский саммит, который после 11 сентября проводили в Нью-Йорке, и мы там встретились с Боно и Биллом Клинтоном. И меня, честно говоря, сильно впечатлило, что Боно действительно понимает, о чем говорит, и полон решимости добиться изменений. Это было феноменально. С тех пор мы и стали настоящими «подельниками».

F: Боно, вы как-то сказали, что многому научились у Билла. А чему именно он вас научил и почему вы хотели с ним встретиться?

Боно: Прежде чем говорить о том, чему я научился у Билла, я вам скажу о том, чему научил его я. Это такая поучительная история о том, что не стоит слишком поспешно судить своих друзей. Я попросил Пола Аллена: «Помоги мне добраться до Билла Гейтса. Нам очень нужно стать профессиональнее, нам нужны деньги, а я знаю, что Биллу и Мелинде интересно то же, что и нам». Пол довольно стеснительный, но на мои письма обычно отвечает, а тут вдруг замолчал. Я даже на него рассердился: мол, как-то это не по-дружески. Тем более что это был первый раз, когда я его о чем-то попросил. Я даже не подозревал, что он несколько раз заговаривал с Биллом, а тот такой: «Нет, не хочу я с ним знакомиться. С этим Сонни Боно, или как его там».

Потом, уже на встрече с Биллом и Мелиндой, я им сказал: «Смотрите, у нас есть своя организация, в ней трудятся действительно очень умные люди. Просто прекрасные. Но нам нужно работать более профессионально». Как раз тогда в Белом доме засел Буш, и мы увидели, что так запросто явиться поговорить, как это было с Клинтоном, уже не получится. Нам нужно было учиться всем этим формальностям. И мы получили $1 млн от Гейтса, который уже позже сказал «Нью-Йорк Таймс» или кому-то в этом роде, что это был лучший из потраченных им миллионов. Для нас это наивысшая оценка, особенно из уст Билла. После этого получать финансирование стало намного проще. 

Для меня, как для гражданского активиста, было настоящим откровением узнать, насколько велика роль бизнеса в борьбе с бедностью и как предпринимательство может помочь людям выйти из нищеты. Сегодня капитализм – это «темная сила», которую обвиняют во всем. Принято делить на «мы» и «они». 99% и 1%. Тех, кто сумел воспользоваться ситуацией, и тех, кого прокатили. Некоторые из этих обвинений, конечно, до смешного абсурдны. Но в чем-то есть резон. Поэтому так важно, чтобы в XXI веке благотворительность поменяла свой облик. Пообщавшись с Биллом и Мелиндой, я понял, что их самым большим вкладом в благотворительность будут даже не деньги, а идеи и мысли.

F: Боно, помнится, вы как-то назвали себя «капиталистом-авантюристом». Давайте немного поговорим о RED и о том, в каком направлении развиваются ваши гражданские инициативы?

Боно: Я помню нашу встречу с Бобом Рубином после его ухода с поста министра финансов США. Мы спросили его мнение по поводу того, как лучше бороться с ВИЧ/СПИДом. И он сказал: «Знаете, если вы действительно хотите сдвинуть дело с мертвой точки, то вам нужно делать как Nike. Необходимо объяснить, например, Америке масштабы проблемы и пути ее решения. И, скорее всего, вам придется потратить на это $50 млн – столько же, сколько Nike тратит на маркетинг своих новых продуктов». Я его спрашиваю: «Боб, а где мы возьмем $50 млн?» «А это уже ваши проблемы!» – отвечает он.

При поддержке Фонда Гейтсов, без которого, кстати, у меня бы ничего не вышло, мы основали RED, чтобы использовать в своих целях успех таких компаний, как Apple и Microsoft, дом моды Armani и Starbucks. На French Open все лучшие теннисисты вышли на корт с ракетками красного цвета, потому что к RED присоединился производитель ракеток Head. Так что с RED у нас получилось не только собрать деньги… Если не ошибаюсь, на сегодняшний день нам поступило $207 млн на покупку лекарств для малоимущих ВИЧ-инфицированных. Но нам еще и удалось привлечь внимание и показать, что эта проблема остается очень важной. Законодатели начинают действительно интересоваться вопросом только тогда, когда чувствуют давление. Мы пробовали выступать перед американским конгрессом, но это их не зацепило, они не ощутили, что СПИД – реальная проблема, требующая безотлагательных мер. Поэтому мы отправились в торговые центры, чтобы создать нужное давление. Когда конгрессмен шел по улице, то видел футболку Gap с нашим слоганом, и это заставляло его задуматься. Вообще, когда речь идет о статьях бюджета – а в этом году нам пришлось побороться за средства Всемирного фонда, который создан для борьбы с СПИДом, туберкулезом и малярией, – то всегда очень важно наглядно демонстрировать масштаб проблемы. Именно этим и занимается RED. Он создает давление, чтобы, когда наша вторая организация – ONE – обращается за финансированием в Берлин, Париж или Лондон, мы уже сразу могли бы просить большие суммы из государственных бюджетов.

F: Боно – активист, ставший капиталистом. А вы, Билл, с самого начала были бизнесменом и филантропом, который сейчас все больше оказывает влияние на правительство. Можно ли разделить благотворительность и общественную деятельность или же они по определению связаны?

Гейтс: Мне кажется, что успех любой благотворительности зависит от того, удалось ли вовлечь в решение проблемы государство и бизнес. Скажем, у вас есть цель – снизить детскую смертность. Непосредственная благотворительность в этом случае будет заключаться в финансировании разработки новых вакцин, покупке и доставке препаратов. Но погоды это не сделает. Если только вам не удалось привлечь самых гениальных изобретателей из фармацевтических компаний, получить государственные бюджеты щедрых доноров и мобилизовать людей на местах, что зачастую включает в себя работу в развивающихся странах и обучение медицинского персонала. Если вы всего этого не сделали и не погрузились в решение этих проблем, то серьезных изменений не добьетесь.

Бывают ситуации, например с научными разработками, такими как создание вакцины против малярии, когда благотворительные пожертвования действительно позволяют проделать существенную или даже большую часть работы. Но уже когда речь идет о доставке и использовании вакцины, приходится вникать в вопросы распределения $130 млрд донорских средств, которые ежегодно выделяются в помощь бедным странам. Необходимо следить, чтобы эти деньги использовались по назначению, чтобы финансирование не сокращали и чтобы у вас была поддержка нарождающегося в этих государствах частного бизнеса. Все это нужно, чтобы победить. Чтобы показатели заболеваемости сократились вдвое за следующие 15 лет.

F: А как вы можете убедиться, что выделенные вами средства не попадут в карманы коррумпированных чиновников? 

Гейтс: Это зависит от того, насколько поддается измерению тот сектор, в котором вы работаете. Если говорить о здравоохранении, то можно подсчитать, сколько людей выжило благодаря поставкам противовирусных лекарств. Или вычислить, какое количество вакцин необходимо докупить, чтобы заболеваемость корью продолжала снижаться. Например, сейчас мы можем направлять на эти цели $300 тыс. в год вместо миллиона. Это все достаточно прозрачно. Если вы покупаете вакцины и сами отправляете их в страну, то контролируете цену закупки. Есть еще дополнительные траты на обучение, оплату труда, и вот как раз из этих денег некоторая часть может уйти не по назначению.

Нет, это не так, как если бы вы дали деньги на строительство дороги, а потом нет ни денег, ни дороги или строительство обошлось вдвое дороже. В здравоохранении и сельском хозяйстве – а для бедных стран это критически важные сферы – можно работать так, чтобы коррупция не отнимала более 5%. Но если вы не готовы потерять несколько процентов, то вы идеалист, которому не стоит заниматься помощью нуждающимся. 

Боно: Есть хорошее средство от коррупции. Почти как вакцина. Это прозрачность. В рамках нашей кампании для ONE мы при поддержке Билла и Мелинды организуем своего рода революцию прозрачности, когда вся информация о любых сделках полностью открыта и люди могут сами следить за тем, что происходит, понять, насколько справедливо поступают их правительства.

F: Прозрачность – это всегда цифры. Боно, вы себя называете фанатом цифр. Давайте поговорим немного о «фактивизме».

Боно: Когда я говорил о цифрах, то притворялся Биллом. На самом деле мне пришлось этому учиться. Я ирландец, а мы очень подвержены эмоциям. Мне нужно было сделать усилие, чтобы стать активистом, который опирается на факты, не тратит время на ерунду и на практике понимает, что работает и что не работает. Все, что сработало, нужно использовать еще раз, а от остального избавляться. Я не хиппи и не верю в «давайте возьмемся за руки, и мир станет лучше». Мне ближе панк-рок.

А математика мне нравится. Она невероятна! Я недавно рассказывал, что сейчас в мире 9 млн человек принимают лекарства от СПИДа. А в 2003 году таких пациентов было всего 50 тыс. Это удивительно. Мне хочется поблагодарить налогоплательщиков, которые за это платят. Цифры работают. За последние 10 лет снизилась детская смертность. Стало на 7256 смертей в день меньше. Это значит, что количество умерших сократилось с 9,4 млн до примерно 7,2 млн. Такая арифметика мне по душе.

F: Если говорить о цифрах и данных, то скажите, в чем заключаются самые большие перемены, которых добился каждый из вас?

Гейтс: В этой сфере всегда узнаешь новое – ознакомительные поездки, встречи с учеными, цифры. Всю эту разнородную информацию нужно уметь видеть в единой картине. В здравоохранении нам нужно было понять, как должна работать первичная медицинская помощь, чтобы обеспечить вакцинацию, помочь матерям сохранять здоровье до и после родов, наладить питание и репродуктивное здоровье. Удивительно, что в некоторых странах на первичную помощь выделяется совсем немного, но при этом 95% детей охвачены вакцинацией. А есть богатые страны, где бюджеты намного больше, но вакцинируется всего 30% детей. Это все к тому, насколько важны подготовка персонала, оценка, подбор специалистов.

Серьезные прорывы были у нас и в сфере образования в Штатах. Здесь мы сначала пробовали изменить структуру школ. Первые четыре года занимались только этим, но не думали о том, чтобы помочь преподавателям учиться у других, очень хороших учителей. А потом увидели, что наша инициатива по разукрупнению школ повышала эффективность образования на 10–15%, чего недостаточно. Поэтому мы решили посмотреть на то, как организована в школах обратная связь, какие есть хорошие примеры, как помочь учителям работать лучше – то есть изменить систему работы кадров, а не просто увеличить компенсацию, которая, как оказалось, вторична по отношению к профессиональному развитию, анализу и оценке результатов. Сейчас это уже кажется очевидным, но у нас ушло много времени и денег на то, чтобы найти исходную модель, с которой можно было бы работать.

Боно: Мы извлекли серьезный урок из опыта применения принципов прозрачности к проектам развития. Как ни странно, два главных участника процесса оказания помощи – это как раз те, о ком мы меньше всего знаем. Первый участник – это налогоплательщик, а второй – вакцинируемый ребенок или сидящий в классе ученик. Так быть не должно. И я уверен, что, изменив это, мы многого добьемся. 

Помню, как мы работали над списанием долгов и приехали в гетто на задворках Аккры. Там на 80 тыс. человек не было ни одного общественного туалета. Через несколько лет, когда мы добились списания долга и правительство Ганы грамотно потратило эти средства, мы вернулись в этот район, и я заметил туалет. Тут же подумал: «Надо туда зайти!» И зашел. Извините за подробности, стою, смотрю на стену, на которой табличка: «Профинансировано из средств HIPC». А что за HIPC, о чем это? HIPC – это была инициатива ООН в отношении долга бедных стран с большой задолженностью. Они были в авангарде движения за списание долга. И вот этой надписью в туалете они заявили о том, чего добились. Но кому это что скажет?

Когда у нас была встреча с президентом Бушем в овальном кабинете, посвященная вопросам борьбы со СПИДом, то, помню, сказал ему: «Если хотите, господин президент, можете раскрасить эти таблетки в цвета американского флага, и это будет лучшей рекламой для Соединенных Штатов». Так и есть, гуманитарная помощь – лучшая реклама. 

F: Если с рок-музыкой не срастется, то наверняка у благотворительных фондов найдется для вас постоянная работа. Знаю, что ваш отец был торговцем, а вы стали, возможно, самым эффективным лоббистом в мире. Как себя чувствуете в этой роли?

Боно: Спасибо за комплимент. В конечном счете важнее всего качество идей. Когда мы пару месяцев назад разговаривали с Ангелой Меркель или вместе с Биллом недавно встречались чуть ли не со всеми министрами Франции, то постарались прийти к ним с идеями о том, как решить волнующие всех нас проблемы. Нашу стратегию можно назвать своего рода внутренним маневрированием. Сначала мы прорабатываем и вентилируем идеи в узком кругу, а потом уже мобилизуем поддержку извне. Всегда есть в запасе момент, когда можно негромко сказать высокопоставленному человеку, который пытается от вас отделаться: «У нас тут, кстати, скоро концерт на стадионе неподалеку...»

F: И последний вопрос. Вы все время в центре внимания, люди ждут от вас больших свершений. Если вы достигли крупного успеха, чувствуете ли, что в следующий раз нужно обязательно сделать еще лучше?

Гейтс: В целом да. Но это и хорошо. Конечно, есть риск потерпеть неудачу. Когда Уоррен Баффетт сделал в наш фонд щедрое пожертвование, это ощущение стало сильнее. Потому что, когда речь идет о деньгах, которые ты сам заработал, можно сказать: «Ну ладно, у меня есть право на ошибку». А его деньги – даже если он любезно сказал, что в неудачах нет ничего страшного, – мне сов­сем не хочется потратить впустую. Вообще, в этом есть драйв. Хочется просыпаться утром с мыслью о том, достаточно ли я делаю. Все ли я обдумал? Тех ли людей взял на работу? Почему эта идея не срабатывает на практике так, как я ожидал? Это динамичный процесс, и мне нравится, что в благотворительности нужно решать проблемы так же интенсивно, как и в бизнесе, которым я занимался раньше.

Боно: Я пока с работы не ушел, хотя всегда есть вероятность, что придет день, когда U2 выпустит альбом, а его никто не купит. Другие участники нашей группы говорят, что если я и дальше буду разъезжать по встречам с министрами, то этот день настанет быстрее, чем хотелось бы. Мне в целом непросто, потому что приходится балансировать между творчеством, которое мне дано как дар, и вот этой необходимостью продавать. В U2 я продаю мелодии, песни. А здесь пытаюсь продавать идеи, но мне нужно в них верить, чтобы я мог их хорошо продать. Я ощущаю большую ответственность за этот результат. Чувствую давление и знаю, что это ощущение разделяют все, кто работает с ONE и RED. Потому что мы приносим людям пользу. И хотя Нельсон Мандела просил нас приносить пользу, а Десмонд Туту регулярно угрожает, что те, кто не служат людям, никогда не попадут на небеса, приносить пользу – это на самом деле, как говорит Билл, вопрос внутренней мотивации.

Некоторые уходят из благотворительности, потому что здесь непросто, часто речь идет о жизни и смерти. Хорошо, что мы с Биллом можем утопить наши печали в стакане. Шутка. На самом деле нам очень нравится этим заниматься. Удивительно видеть, как много было сделано за последние 10 лет. И не будем забывать, что нам выпала удача общаться с Уорреном Баффеттом, уж он-то всегда сумеет развеселить.

   Если вы обнаружили ошибку или опечатку, выделите фрагмент текста с ошибкой и нажмите CTRL+Enter

Орфографическая ошибка в тексте:

Отмена Отправить