Прок и добродетель

10189

Детям Билла Гейтса придется самим позаботиться о своем будущем: согласно завещанию все его огромное состояние будет потрачено на благотворительные нужды вскоре после его кончины

Джон Китли/Redux для Forbes

Если поставить рядом Билла Гейтса (самого богатого человека в США, всемирно известного сооснователя Microsoft) и  Дастина Московитца (самого молодого миллиардера США, малоизвестного сооснователя Facebook), нетрудно заметить, что между ними много общего. Оба учились в Гарвардском университете. Оба бросили учебу, чтобы начать работу в сфере высоких технологий. Оба очень рано добились невероятного успеха. Наконец, оба много времени проводят в размышлениях о том, как потратить свой капитал на благотворительные проекты.

Московитцу (27 лет) с большим энтузиазмом отнесся к идее совместного интервью с величайшим филантропом современности для второго ежегодного саммита 400 богатейших людей США по версии журнала Forbes (первой такой парой были Уоррен Баффетт и Джей-зи (Jay-Z)). Не так давно он открыл фонд Good Ventures вместе со своей девушкой Кэри Туной и присоединился к «Клятве дарения» — инициативе, предпринятой Гейтсом и Баффеттом, чтобы подвигнуть миллиардеров жертвовать как минимум половину своего капитала на благотворительность. На настоящий момент к этой клятве присоединилось 70 человек.

Московитц ушел из Facebook три года назад, чтобы открыть собственную компанию по производству программного обеспечения Asana. Когда он начинает говорить о своем состоянии, складывается впечатление, что оно его как будто тяготит: «Я раньше сильно парился на тему денег. Это у меня от родителей.  И продолжаю париться, но теперь уже совершенно по иным причинам», — сказал он перед встречей с Гейтсом.

Дастин вылетел из Сан-Франциско рейсом Virgin America в Сиэтл для встречи с Гейтсом в одном из трех офисов — в комфортабельном современном офисе на верхнем этаже здания с видом на озеро в западной части Сиэтла. Оба обошлись без костюмов и галстуков. В ходе беседы Гейтс сразу же взял на себя роль «доброго следователя», беседуя и попивая диетическую колу. Время от времени Московитц нервно теребил отвороты на джинсах. Несмотря на то что периодически он вступал в спор с Гейтсом, в целом он вел себя как примерный ученик.

До этого они встречались лишь однажды и перед интервью имели возможность непринужденно поболтать в течение получаса, до тех пор пока за них не взялась журналистка Forbes. «У нас была в высшей степени содержательная дискуссия о серверном компоненте Java», — весело прощебетал Гейтс. Это была своего рода шутка.

 FORBES:  Билл, когда вы перестали руководить Microsoft, то могли бы продолжить свою работу в частном секторе и, возможно, стали бы суперинвестором. Но вас увлекла филантропия, по какой причине?

 БИЛЛ ГЕЙТС:   К тому моменту, когда я объявил о своем уходе с поста руководителя компании в 2006 году, я уже вел определенную работу в благотворительном фонде. Меня очень заинтересовали проекты, связанные с учеными, занимающимися разработкой вакцин, выведением новых семян для фермерских хозяйств, а также проблемы совершенствования системы образования. И я убедился, что денег на эти проекты не хватает. Никто не спонсировал разработку вакцины от малярии, никто не финансировал исследования по созданию вакцины от туберкулеза. Меня очень заинтересовала эта проблематика, и я решил, что работа в фонде будет для меня основной. Я всегда раздумывал о том, на что потратить свой капитал, и очень обрадовался, когда ответ пришел сам собой.

Джон Китли/Redux для Forbes

 F.:  Дастин, вы еще очень молоды. Почему вы решили заняться благотворительностью уже сейчас?

 ДАСТИН МОСКОВИТЦ:  Когда я начал говорить своим близким о том, что хочу заняться благотворительностью, то столкнулся с нескрываемым цинизмом. В лучшем случае люди придерживаются нейтральной точки зрения, а в худшем считают благотворительность неэффективной. Я же твердил в ответ: «Благотворительность открывает новые возможности». Если существует такое количество проблем и при этом выделяются средства на их решение, то при условии эффективного использования этих средств можно добиться больших результатов. Я не смог бы вложить 3 млрд в высокие технологии. Это просто не сработало бы. А если инвестировать эти средства в развитие инфраструктуры, в систему образования, то можно добиться реальных изменений. Я могу изменить чью-то жизнь к лучшему, причем на постоянной основе. Например, я могу помочь усовершенствовать систему образования для детей, а это значит, что моя работа будет способствовать тому, что в будущем у этих детей будет более высокая заработная плата, причем на долгосрочной основе.

«Наши дети спрашивают, почему мы тратим деньги на благотворительность,  а не копим для них».

 F.:  Вы начали заниматься благотворительностью вместе со своей подругой Кэри Туной?

 Д. М.:  Вы знаете, мне предлагали разные варианты и проекты, но я не мог уделять им должного внимания. Поэтому я решил обсудить ситуацию с Кэри, и так как наши отношения стали более серьезными, мы подумали, что она могла бы заняться этим, поскольку ей все это очень интересно. Хотя она никогда не предполагала, что это станет ее основной работой.

 F.:  Билл, а как вы сотрудничаете в области благотворительности с Мелиндой?

 Б. Г.:  Знаете, мне кажется здорово, когда помимо детей в вашей жизни есть еще какие-то значимые и сложные проекты. Вы может вместе ездить по странам. А если ездить порознь, то по возвращении домой вы с удвоенной силой обсуждаете все сделанное и увиденное. По-моему, это потрясающе.

 F.:  А это не мешает вашей семейной жизни?

 Б. Г.:  Наоборот, это замечательно. Мы брали детей с собой в Африку, чтобы познакомить их с некоторыми проектами. Они спрашивают нас, почему мы тратим деньги на благотворительность, а не копим для них.

 F.: Они действительно об этом задумываются?

 Б. Г.:  Да. Они постоянно спрашивают нас, что все это значит и как им следует реагировать.

 F.:  И что вы отвечаете?

 Б. Г.:  Говорю, что им очень повезло в жизни. Что в противном случае эти деньги разрушили бы их жизнь. Причем все это мы произносим с совершенно бесстрастным лицом. Могу сказать совершенно определенно: я никогда не работал бы так много, не будь у меня необходимости зарабатывать деньги. Когда у тебя есть подобная установка, меняется не только отношение людей к тебе, но и собственное восприятие рисков. Возможно, сегодня ситуация изменилась и наследникам удается добиться многого. Но могу сказать практически наверняка, что я бы не добился ничего из того, что у меня есть сегодня, а поэтому я предпочитаю не ставить подобные эксперименты над собственными детьми.

 F.:  Билл, на благотворительную деятельность вас вдохновила мама, не так ли?

 Б. Г.:  И мама, и отец. Мама активнее в этом участвовала, потому что отец был занят юридической карьерой, тем не менее оба очень активно работали в United Way.

 F.:  Дастин, а вас воспитывали с установкой на успех? И учили ли вас делиться плодами своего успеха?

 Д. М.:  Несомненно, воспитание сыграло определенную роль, но не думаю, что мои родители этим занимались так же активно, как родители Билла. Ключевым фактором для меня было быстро заработать капитал. Но, разумеется, в процессе я обдумывал разные варианты того, что же мне делать потом со всеми этими деньгами.  Очень скоро я пришел к выводу, что капитал принадлежит не только мне и его нужно потратить в интересах всего человечества.

 F.:  То есть у вас нет ощущения, что эти деньги ваши?

 Д. М.:  Мне кажется, что это единственный верный способ восприятия своего богатства. Знаете, я разбогател недавно, поэтому, возможно, через 10 лет я буду относиться к своим деньгам несколько иначе.

 Б. Г.:  В следующий раз он примет вас на собственной яхте! (Широко улыбается.)

 Д. М.:  (Не меняясь в лице.)Если говорить о большинстве людей, то они зарабатывают свой капитал достаточно медленно, а потом в определенный момент говорят себе: «Так, ну а теперь я могу позволить себе чуть больше, поскольку мой капитал слегка вырос». Я же проделал путь от студента из общежития до миллиардера. Поэтому я решил сначала определиться со своим уровнем жизни, а затем посмотреть, на что можно потратить оставшиеся деньги. Просто, честно говоря, их остается очень много.

 F.:  Но вы предпочитаете жить довольно скромно, насколько я знаю.

 Д. М.:  Ну да. У меня жилье в многоквартирном доме в Сан-Франциско. Ничего особенного. На работу езжу на велосипеде. Впрочем, даже если бы я существенно повысил свой уровень жизни, то все равно осталась бы куча денег.

 F.:  Есть ли у вас какая-то конкретная программа в отношении благотворительной деятельности?

 Д. М.:  Да, у меня, как и у Билла, есть своего рода план, который я буду осуществлять на протяжении жизни. И согласно завещанию моим детям тоже не светят крупные суммы. Идея заключается в том, чтобы создать благотворительный фонд и чтобы средства, на которые он будет существовать, закончились  к концу моей жизни или вскоре после смерти. Все будет зависеть от общей чистой суммы моего капитала на тот момент, но думаю, что денег будет более чем достаточно.

В отношении развития политического и интеллектуального потенциала закон Мура не действует. Этот потенциал не становится лучше со временем.

 F.:  Вы пока не так уж много потратили на благотворительность.

 Д. М.:  Если вы говорите об увеличении сумм на благотворительность до сотен миллионов долларов  в год, то инвестиции нужно делать заблаговременно. Мы планируем потратить как минимум десять лет на самообразование и развитие в этой области. Впрочем, если что-то нас заинтересует раньше, то, соответственно, мы увеличим суммы на благотворительность. Однако мы очень консервативно подходим к вопросу понимания этого процесса.

 F.:  Билл, что вы думаете по этому поводу? Какими темпами следует вообще жертвовать деньги?

 Б. Г.:  Я сделал очень большие пожертвования в фонд, когда мне исполнилось 45 лет. До этого я давал деньги на проект, связанный с развитием сети общественных библиотек в США, и проекты в области охраны репродуктивного здоровья — таким образом я приобретал опыт и как-то самообразовывался в этой области. Например, участники одного из проектов по охране репродуктивного здоровья подбросили мне идею о том, что при условии улучшения здоровья людей и снижения уровня младенческой смертности они предпочли бы иметь более маленькие семьи. Это был ключевой момент. Затем мои пожертвования делались на довольно размеренной основе. Недавно нам пришлось опять серьезно увеличить объемы выделяемых средств. Это было непросто. У нас уже был период, когда мы тратили огромные суммы на благотворительность, — с 2000 по 2005 год, а потом Уоррен заявил о практически двукратном увеличении средств для фонда, в результате чего был инициирован новый период увеличения средств на благотворительность.

 F.:  Капитал Уоррена тоже должен быть израсходован  по графику?

 Б. Г.:  Да. Что касается Уоррена, то все средства должны быть потрачены в течение 10 лет после его кончины. Сейчас ему 81 год. Он вообще-то планирует жить вечно, но это, конечно же, весьма спорный вопрос.

 F.:  Когда придет время закрывать благотворительный фонд?

 Б. Г.:  Не представляю, почему нужно его закрывать. Я думаю, что наш фонд будет работать без каких-либо временных ограничений.  Уоррен сильно изменил мои взгляды. Мы с Мелиндой планируем, что финансовые средства фонда будут полностью освоены в течение 10–15 лет после нашей смерти. Когда вы решаете, чем будете заниматься в жизни, вы же размышляете следующим образом: «Это здорово, и я буду заниматься этим  всю жизнь».  Но здесь, как вы понимаете, все несколько по-другому. Но, опять же, я был бы страшно разочарован, если бы при моей жизни нам не удалось ликвидировать инфекционные заболевания, от которых люди продолжают умирать, в частности такие болезни, как малярия, туберкулез, СПИД...

 F.:   Дастин, как можно измерить эффективность благотворительной деятельности?

 Д. М.:  Знаете в самой идее филантропии заложена очень большая степень самодовольства и самоуспокоенности.  Люди считают, что благотворительные организации стремятся сделать что-то полезное и нужное — и это уже достаточно само по себе, даже если результаты нулевые. Но это же пустая трата ресурсов и абсолютно неэффективно. Из-за этого более действенные программы оказываются нереализованными. По этой причине мы попытались найти структуры, которые смогли бы просветить нас касательно наиболее эффективных методов решения определенных задач и проблем. Но, оказывается, таких организаций практически нет. Есть компания Givewell.org, которая проводит рейтинговые исследования в области благотворительности. Кэри недавно стала членом совета директоров этой организации.

 F.:  Билл, а вы размышляли о том, сколько должны зарабатывать на своих капиталовложениях и в какой степени вы готовы экспериментировать и даже терпеть неудачу?

 Б. Г.:  Знаете, даже в условиях капитализма период высокой доходности довольно краткосрочен. Общеизвестны примеры с Facebook и Google, когда у них был период очень высокой доходности, но вместе с тем в течение нескольких месяцев после их открытия были созданы сотни компаний, которые навсегда так и останутся безвестными.

 Д. М.:  И даже у этих успешных компаний на счету множество проектов, которые закончились ничем.

 Б. Г.:  Согласен. У них есть проекты,  которые не являются стопроцентными хитами. Основная задача — сделать правильный выбор, то есть выбирать такие направления, которые будут иметь широкое воздействие и реально влиять на жизнь людей. Например, разработка вакцин как раз из таких направлений. Из этой же категории проекты, направленные на усовершенствование системы образования при помощи Интернета. Или проекты по выведению новых семян, которые будут устойчивы к любым погодным условиям. И, что поразительно, эти важные направления не финансируются в необходимом объеме.

 F.:  Вы также научились работать с правительствами стран.

Джон Китли/Redux для Forbes

 Б. Г.:  Первое время мы считали, что будем заниматься реализацией своих собственных проектов и не влезать в денежные дела правительства. Однако когда мы глубоко изучили ситуацию, то нам пришлось выступить с заявлением вроде: «А знаете, на покупку вакцин нужно выделять больше средств из объемов внешней помощи». Поэтому мы создали Всемирный альянс по вакцинам (Global Alliance for Vaccines). Также нужно больше денег на закупку лекарственных препаратов для лечения СПИДа. Мы выступили основателями фонда по сбору средств для лечения СПИДа. То есть мы создаем новые учреждения, которые по большей части являются либо государственными, либо НПО, и, если вы спросите меня, занимался бы я этим в самом начале своей филантропической деятельности, я бы сказал «нет».

 F.:  Это довольно сложная область?

 Б. Г.:  Да, знаете, в отношении развития политического и интеллектуального потенциала закон Мура не действует. Этот интеллектуальный потенциал не становится лучше со временем.

 F.:  Дастин, вы говорили, что не слишком хотите касаться политики. Вы ищете чего-то более нейтрального?

 Д. М.:  Да, верно. Если можно, я бы хотел на секунду вернуться к тому моменту, когда мы говорили о рисках. Масса людей давали мне замечательный совет насчет того, что нужно действовать очень осторожно. Выбрать для себя два-три проекта, которые потребуют крупных капиталовложений, и уже активно стремиться к тому, чтобы проекты оказались успешными на практике. Но это не совсем верно. Я-то считаю, что, наоборот, нужно заниматься сотней крупных проектов, и если два или три из них окажутся успешными, будет по-настоящему здорово. Естественно, что средней руки филантропы вроде нас не могут так рисковать. Что касается взаимодействия с правительством, могу сказать, что по большому счету сегодня у меня ровно такое же к этому отношение, как и у Билла 10 лет назад. Я не настолько хорошо знаком с ситуацией, чтобы предлагать какие-то проекты правительствам. Но я определенно согласен с тем, что они играют очень большую роль в нашем мире, и если вам удается заставить их использовать собственную власть более эффективно и рационально, то очень часто они могут оказать значительно больше влияния и воздействия, чем любая из программ, начатых нами.

«Я-то, наоборот, считаю, что нужно заниматься сразу сотней крупных проектов, и если два-три из них окажутся успешными, будет здорово».

 F.:  Билл, а как вы справлялись с неизбежными в таких случаях эмоциями? Вот вы с вашим глубоко аналитическим умом приезжаете к умирающим детям в сельские районы Африки — и что? Как вы себя при этом чувствуете?

 Б. Г.: О, вы знаете, эмоциональная сторона очень важна, но у меня нет больших способностей, чтобы ее популяризировать. Именно поэтому поездки являются ключевыми. Если вы не посещаете чартерные школы, не ездите в Африку, у вас не будет полного понимания, почему эта работа так важна и что нужно делать.

 F.:  Мне кажется, у вас поначалу были непростые поездки, наверняка проблемы на местах оказались серьезнее, чем вы предполагали.

 Б. Г.:  Совершенно верно. Знаете, филантропия ничего не стоит, если все время повторять на разные лады: «О боже, все так ужасно». Нужно заниматься такими проектами, где можно будет действительно наблюдать положительную динамику ситуации. И, к счастью, когда дело касается вакцин и чартерных школ, то факты изменения ситуации в лучшую сторону видны вполне отчетливо.

 F.:  А есть такие области или направления, которые, например, привлекают лично вас, но которыми фонд в настоящее время не занимается? Чем бы мог заинтересоваться молодой филантроп?

 Б. Г.:  Видите ли, вся прелесть филантропии и благотворительности как раз и заключается в том, что можно попробовать воплотить многочисленные идеи, включая самые безнадежные и неперспективные. То же самое справедливо в отношении частного сектора. Я не звонил в IBM, чтобы сказать: «Слушайте, я открываю новую компанию в области технологий, как вы думаете, чем мне следует заняться?». Я хотел делать то, что было недоступно им. Можно работать над разными проектами. Например, я знаю точно, что было бы очень интересно заниматься искоренением терроризма, если бы мне сказали, как можно его остановить и что можно сделать, чтобы кардинально изменить ситуацию с возможной угрозой ядерного или биологического терроризма — я бы с удовольствием рассмотрел эти проекты.

 F.:  Дастин, искоренение терроризма — это реальная возможность?

 Д. М.:  Да, определенно. То есть, если я правильно понял, вы бы начали действовать, если бы чувствовали, что проект можно реально осуществить.

 F.:  Что вас больше всего вдохновляет в работе Билла?

 Д. М.:  Мне кажется, масштабность его проектов... Как бы сказать... В слове «дерзость» есть несколько отрицательные коннотации, а вот...

 F.:  Смелость?

 Д. М.:  Именно. Смелость в отношении этой масштабности. Понимание того, что вы можете сделать что-то по-настоящему значительное, например ликвидировать малярию или полиомиелит. Меня очень вдохновляет сам факт того, что частная компания способна стать во главе столь масштабной работы. А также сама идея превзойти собственные возможности, с тем чтобы стать хорошим примером для остальных и объяснить другим людям, которые также могли бы содействовать изменению ситуацию, что нужно делать.

 F.:  Билл, а у вас есть надежда, что к «Клятве дарения» присоединятся другие молодые миллиардеры?

 Б. Г.:  Когда я разговаривал с Марком (Цукербергом. — Прим. ред.) об этой клятве, он спросил меня, присоединился ли к ней кто-нибудь из молодежи. Я сказал, что у нас есть один 35-летний подписавшийся. В ответ он опять спросил меня, есть ли среди подписавших эту клятву молодые люди.

 Д. М.:  Помимо этого аспекта — молодое поколение против старого — есть еще один, а именно богачи в первом поколении против наследников. На мой взгляд, существуют фундаментальные различия в философии тех, кто самостоятельно заработал свой капитал, и тех, к кому капитал перешел от родителей. Потому что потомственные богачи в первую очередь уверены в том, что нужно поддерживать семейную традицию, репутацию своей династии и все такое прочее.

Джон Китли/Redux для Forbes

Б. Г.:  Да, согласен, отношение к «Клятве дарения» совершенно разное у тех, кто заработал сам, и тех, кто свой капитал унаследовал. В нашем списке значительно меньше потомственных богачей, если, например, сравнить его со списком 400 самых богатых людей США по версии Forbes.

 F.:  Каким советом, лучшим, на ваш взгляд, из полученных вами относительно филантропии, вы могли бы поделиться с нами?

Б. Г.:  Каждый должен заниматься своим делом. Мне кажется, самое главное, это дело должно быть интересным, и нужно вести постоянный поиск новых проектов для своей благотворительной деятельности. Но при этом нужно четко осознавать, что это дело добровольное и при желании ты всегда можешь соскочить с проекта, если не чувствуешь никакой реальной отдачи. Люди часто говорят, что филантропия сегодня более распространена и эффективна, чем раньше. Может быть, в какой-то мере это и так. Но я бы все-таки хотел напомнить, что в этой области работали по-настоящему достойные люди, служащие образцами для подражания. Если бы Рокфеллер, Карнеги и Форд не сделали того, что они сделали, то менее вероятно, что кто-то из нас стал даже задумываться о том, насколько амбициозные цели и задачи могут быть у обыкновенного, в сущности, благотворительного фонда.

   Если вы обнаружили ошибку или опечатку, выделите фрагмент текста с ошибкой и нажмите CTRL+Enter

Орфографическая ошибка в тексте:

Отмена Отправить