Как проблемы стран-участниц ослабляют ЕАЭС

15289

Складывается впечатление, что власти Казахстана, бывшие некогда главными агитаторами и пропагандистами Евразийского экономического союза, в последнее время несколько охладели к проекту постсоветской интеграции и перешли в режим «дружба дружбой, а табачок врозь»

Фото: Андрей Лунин

Заслуживающие доверия источники утверждают, например, что заключительный этап переговоров казахстанской делегации с ВТО проходил в обстановке такой секретности, что даже российская ФСБ до окончательного подписания документов не знала, что итогом станет выход РК из таможенных тарифов ЕАЭС по более чем 3 тыс. товарных позиций.

Справедливости ради надо сказать, что Казахстан не первым начал эту «гонку ревизионизма». Достаточно вспомнить многократную внезапность российских антисанкций и связанные с этим проблемы транзита. А теперь и экономическая обстановка не способствует излишней доверительности – в условиях нехватки ресурсов каждый выживает в одиночку. И это надолго, считает заместитель декана экономического факультета МГУ Олег Буклемишев: «Глобальная экономика сейчас переживает очень интересную стадию – мир перестал расти так, как он рос в предыдущие десятилетия, и вошел в новую полосу – совсем медленного роста. Количественное смягчение не работает – национальные банки печатают деньги, но они оседают на счетах в БВУ и не идут на экономику. То есть все усилия по запуску нового мотора экономического роста пропадают втуне. Цены на нефть, скорее всего, упали окончательно – пик пришелся на период бурного роста Китая, а это вряд ли повторится». Возможно, мы наблюдаем рождение качественно нового отношения к самой идее экономического роста в развитых странах, рассуждает член экономического совета при президенте РФ Александр Аузан: «Недавно Алексей Кудрин попросил меня съездить на круглый стол в его родном Петербургском университете. Там был японский экономист, которого спросили, почему его страна уже 25 лет не может выбраться из периодических рецессий. Он ответил, что Япония, в принципе, достигла желаемого уровня жизни и дальнейшее повышение его не является необходимостью».

Лидеры и аутсайдеры

Однако Казахстан, как и практически весь постсоветский регион, относится к странам, где остановка роста и тем более рецессия отбрасывают страну сразу на несколько лет назад. И тогда негласный общественный договор, по которому уровень жизни населения рос, а общество не требовало участия в принятии решений, может перестать действовать в любой момент. Что и показали недавние митинги и неадекватно нервная реакция властей на них. Атмосфера состоявшегося через несколько дней после этого Астанинского экономического форума навевала аналогии с домом повешенного, где не говорят о веревке, – спикеры дискутировали о чем угодно, включая успехи Казахстана за 25 лет независимости, кроме того, что действительно волновало большую часть страны. Все это разительно отличалось от прошлогоднего АЭФ, когда слово «кризис» звучало чуть ли не в каждой речи казахстанских спикеров, а президент презентовал грандиозную программу реформ, создававшую впечатление, что страна справится с вызовом и без нефтяных сверхдоходов.

На шестом году интеграции, которая по плану должна была помочь с диверсификацией экономики (рынок в 170 млн человек, перенос производств из других стран Таможенного союза ввиду особо благоприятного бизнес-климата и т. д.), уровень экономического взаимодействия в ЕАЭС остается довольно низким: в 2015 году объем взаимной торговли между государствами составил $45,4 млрд против $579,5 млрд с третьими странами, с удельным весом взаимного товарооборота в 7% от общего объема. Однако и при таком раскладе есть выигравшие и проигравшие. Больше всего нарастила свой экспорт внутри союза Белоруссия, следом идет Россия. РК – единственная из трех стран, которая за эти годы уменьшила экспорт и увеличила импорт в ЕАЭС.

Руководитель Центра интеграционных исследований ЕАБР Евгений Винокуров считает, что результат был, в общем-то, предсказуем. «С самого начала, по всем расчетам, нашим и не нашим, Белоруссия должна была стать главным бенефициаром Евразийского союза. Это связано со структурой ее производства. Раньше она была сборочным цехом Советского Союза, теперь прибавился агропром. Россия и Казахстан для нее естественный рынок. Кроме того, в рамках ЕАЭС допускается определенный протекционизм, и Белоруссия этим удачно воспользовалась», – говорит он.

Казахстан же был и остался «сырьевым придатком». «Несмотря на то что у вас большие усилия и средства направляются на индустриализацию, сырьевая составляющая продолжает доминировать. Но реально нарастить можно только несырьевой экспорт, – говорит Винокуров и добавляет, что следующим бенефициаром может стать Армения: – Когда удастся создать эффективно работающий коридор Север – Юг, который сейчас строится на деньги Евразийского фонда стабилизации развития и АБР. В перспективе может так случиться, что по нему пойдет существенный грузопоток по маршруту Россия – Грузия – Армения – Иран, и Армения из страны в частичной транспортной блокаде превратится в страну-транзитера. Снизится стоимость логистики, появятся новые бизнес-возможности. Пока же она выигрывает $150–200 млн в год за счет обнуления российских экспортных пошлин на газ и необработанные алмазы (в Армении есть довольно серьезная гранильная индустрия)».

У России же с Казахстаном все гораздо тоньше, уверен Винокуров: для первой ЕАЭС во многом игра геополитическая и военно-политическая, для второго – еще и многовекторная.

Главный экономист российского Внешэкономбанка Андрей Клепач тоже говорит, что и изначально экономический союз не предполагал каких-то особых прорывов для Казахстана и России: «Расчеты, которые мы делали (я работал тогда в Министерстве экономики), показывали, что не надо ждать каких-то крупных скачков, потому что у нас очень схожая структура экспорта, а также потому, что у нас и так была зона свободной торговли и пошлины, за малым исключением, никак не влияли на объем взаимной торговли.

Эффект ожидался в долгосрочном плане – развитие транзита и транзитной инфраструктуры в связи с выравниванием тарифов на перевозку, возможно, формирование единой транспортной инфраструктуры, в том числе завязанной на Китай».

Винокуров считает, что проблемой ЕАЭС стали нетарифные барьеры: «Тарифные барьеры уменьшились с 10,6%, до порядка 8%, это немного, а нетарифных много – около 400, вот они реально замедляют торговлю. Мы опросили 550 предприятий в Казахстане, России и Белоруссии и вышли на оценку, что в экспорте внутри союза нетарифные барьеры дают накрутку от 15 до 30%, то есть внутри каждого доллара, рубля, тенге взаимной нашей торговли, за исключением нефти, сидит от 15 до 30% нетарифных барьеров». Второй вывод: особой разницы между странами в этом вопросе нет. Претензии казахстанского бизнеса к соседям относятся в основном к вопросам транспортных коридоров.

Андрей Клепач считает, что кумулятивный эффект может быть достигнут в крупных долгосрочных проектах, если вести их совместно, а не параллельно: «Мы можем сотрудничать в металлургии, хотя пока больше конкуренты. Есть соглашения в космической отрасли, есть определенная нереализованная ниша по сельскому хозяйству, хотя это вопрос скорее не сегодняшнего дня».

Большая Евразия

Что касается дня сегодняшнего, то главным инвестором в регионе является Китай. За шесть лет, по данным Евразийского банка развития, объем накопленных ПИИ Китая в ЕАЭС увеличился более чем в 2 раза, с $11 млрд до $27,1 млрд. Большая часть – 87% – сконцентрирована в Казахстане. Из них 98% сосредоточены пока в добыче и транспортировке углеводородов. Аналитики банка отмечают конкуренцию между китайскими и российскими компаниями за топливный комплекс Казахстана.

Фото: © Depositphotos.com/chungking

31 мая 2016 в Астане на заседании Высшего Евразийского совета президенты дали мандат ЕЭК на проведение переговоров с Китаем о расширении торгово-экономических отношений. Позже на Петербургском экономическом форуме Владимир Путин заявил о планах создания «Большой Евразии». Идея участникам форума понравилась – в интерактивном голосовании почти 85% выразили уверенность в наличии потенциала такого мегарегионального объединения. Незадолго до этого в Боровом было подписано соглашение о зоне свободной торговли (ЗСТ) с Вьетнамом, которое вступит в силу к концу лета (новость не вызвала особого резонанса в Казахстане ввиду небольшого товарооборота с этой страной). Идут переговоры на эту тему еще с рядом стран.

Олег Буклемишев говорит, что нынешняя архитектура миро­устройства кардинально отличается от той, что была до последнего десятилетия: «Мы привыкли к дуализму между развитыми и развивающимися странами, сегодня что-то изменилось. Сегодня мир скорее делится на большие экономики, средние и малые, ни на что не влияющие. Большие – это США с Канадой; ЕС плюс Швейцария и соседние страны; Китай и Япония. Именно они определяют параметры мировой экономики – инвестиционные потоки, потоки рабочей силы, устройство мировой торговли и глобальных финансовых организаций. Даже Индия и Бразилия не претендуют на место в этой «большой четверке». А Россия – это всего лишь 1,7% мирового ВВП. ЕАЭС – 2% в лучшем случае на сегодняшний день. То есть мы очень маленькие в этом глобальном мире. И для того чтобы действительно играть какую-то роль, нужно договариваться и встраиваться в глобальные процессы, а для этого мы должны иметь такую повестку дня, которая интересна не только нам».

Из интересных не только нам вопросов на первом месте, конечно, сопряжение ЕАЭС и Экономического пояса Шелкового пути (ЭПШП). «Сейчас мы закончили фазу, когда все только говорили про то, как это здорово, и пришли к фазе, когда начали рассчитывать, что ж там получается. Теперь на повестке дня стоит необходимость технической координации внутри ЕАЭС. Можно очень легко представить ситуацию, когда Казахстан приоритизирует какой-то один коридор, Россия другой, а они не сольются. Надо такие вещи исключить и потом уже выходить единой позицией на Китай», – говорит Евгений Винокуров.

Что делить?

И тут интересы сторон начинают расходиться. «Казахстан хочет стать «силовым брокером» в отношениях между Россией и Китаем и на этом зарабатывать. Пока это ему удается настолько хорошо, что даже вызывает восхищение. В целом это на пользу всем вовлеченным странам. Мы предварительно посчитали – пять из шести транспортных коридоров из Китая в Европу пройдут через Казахстан. Шестой – это Транссиб, там вас нет. В идеальном сценарии эти пять коридоров означают 3 млн контейнеров в год, то есть 75% тотального оборота Шелкового пути. Это – колоссальные инвестиции, рост влияния и в качестве бонуса 100 тыс. рабочих мест на каждый миллион контейнеров, – объясняет Винокуров. – Если встать на позицию Казахстана, то координировать внутри ЕАЭС рационально, но есть и другой сценарий – разговаривать и с теми и с другими, пытаясь брокерить отношения. Это может оказаться выгоднее. Но для России это невыгодный сценарий, когда речь идет о железнодорожной и автомобильной тематике. В некотором роде ЕАЭС проходит сейчас важную проверку – сумеют ли страны-участницы эффективно скоординировать свои политики в отношении ЭПШП».

За шесть лет объем накопленных ПИИ Китая в ЕАЭС увеличился более чем в 2 раза, с $11 млрд до $27,1 млрд, 87% приходится на Казахстан

Что касается непреференциального торгово-экономического соглашения с Китаем, то история будет долгой, уверен Винокуров. «Потому что важно точно определить, что будет внутри, – говорит он. – Нельзя слишком сильно открывать свои рынки для Китая, можно серьезно обжечься. Но у нас есть значительные интересы в плане инвестрежимов с Китаем – в обеспечении движения капитала, финансовых рынков, там масса ограничений с их стороны».

Профессор Центра славянских исследований Университета Хоккайдо Томохико Уяма считает, что в целом ЭПШП должен позитивно сказаться на экономике региона, но есть риски: «У Китая еще недостаточно большой опыт внешнеэкономического сотрудничества, многое делается методом проб и ошибок. Кроме того, Китай напрямую связывает проект с разрешением своей проблемы избыточных производственных мощностей. Поэтому не гарантировано стабильное развитие. Казахстану выгодно развивать параллельно проекты с другими развитыми странами и международными структурами. Что касается евразийской интеграции, то у нее изначально были два противоречивых направления: сделать ее мостом между Европой и Азией или усилить обособленность. Россия ставит акцент на втором направлении. Без улучшения отношений между Россией и Европой, на мой взгляд, ЕАЭС останется в тупиковом положении». Винокуров же уверен, что рано или поздно кризис в отношениях России с Евросоюзом утихнет и нужно будет ставить вопрос зоны свободной торговли (ЗСТ) Евразийского союза с Европейским: «У нас сейчас есть большой исследовательский проект с европейцами, в рамках которого мы собираемся готовить экспертную базу и расчеты. Каждая ЗСТ – это, по сути, сделка, там про торговлю процентов 40. Конечно, обязательным условием начала переговоров станет разрешение политического кризиса».

Буклемишев считает, что Китай таит в себе и глобальные риски: «Сейчас траектория того, как идет риск от места, где он родился, туда, где он реализуется, очень непредсказуемая. Мой прогноз: следующий мировой кризис родится не в развитой стране, а в развивающейся, и этой страной, скорее всего, будет Китай. Сейчас замедление представляется небольшим – ну было 7%, стало 6,8%, ничего страшного. Если бы не два обстоятельства. Первое – специфическая статистика; говорят, различия с реальностью могут доходить до двух раз. Второе – долг, отношение к ВВП которого продолжает расти. Вы делаете долг, чтобы делать инвестиции, но эти инвестиции больше не могут гарантировать рост, они все более и более неэффективны. Отсюда недалеко до серьезного кризиса».

Трудно первые 10 лет

Винокуров предполагает, что разочарование в ЕАЭС обусловлено в значительной степени завышенными ожиданиями: «ЕАЭС зачастую сравнивают с Европейским союзом, из этого рождается глубокий пессимизм – ну не получается у нас так, все плохо. Между тем это совсем разные объединения и по длительности, и по политическим условиям. Для пользы дела ЕАЭС лучше сравнивать с NAFTA, MERCOSUR, АСЕАН и т. д. В них есть определенная степень синхронизации внешнего таможенного тарифа и другое содержание: кто-то занимается вопросами трудовой миграции, кто-то – инвестиционными режимами, кто-то – инфраструктурой. Повестка разная и с разной степенью успеха. Мы только что закончили большое исследование, составили базу 90 региональных организаций, по каждой – до 130 количественных параметров. И после этой работы сформировалось достаточно твердое убеждение о будущем Евразийского союза. Все союзы проходят через какие-то этапы успехов, торговых войн, торговых конфликтов, такое волнообразное движение. Мы прошли сейчас первую стадию крупных успехов и входим, возможно, в длительный этап, когда все становится сложнее. В общем, мне кажется, нужно быть морально готовыми к тому, что будет такое, несколько рваное движение, и из этого не надо делать вывод, что все пропало, все развалилось. Один из выводов, который мы сделали на основе эконометрических расчетов: региональные организации уязвимы в первое десятилетие. Если это первое десятилетие пережить, если в это время не жалеть ресурсов, финансовых и кадровых, потом становится заметно легче. Уже какая-то позитивная инерция образуется на уровне институтов – ЕЭК, Высшего совета и т. д. Так что сейчас во многом довольно критическое время для евразийской интеграции».

За 25 лет в России было только два года с чистым притоком капитала.  В первом квартале 2016 года отток составил $35 млрд

Впрочем, эффективность ни одного союза не может расти, если падает эффективность его экономик. Олег Буклемишев подсчитал, что по средним темпам роста доходов на душу населения в соотношении с производительностью в период с 2010 по 2015 Россия отставала от всех стран ЕАЭС. «Доля инвестиций в ВВП тоже самая низкая у России, причем не только количественно, но и качественно – очень большая доля размещенных в государственный сектор экономики, который при всем моем уважении не способен продуцировать динамичный и устойчивый рост. А поскольку экономика России в разы больше всех экономик ЕАЭС, вместе взятых, то ясно, где ключ к вскрытию резервов нашего союза», – заключает он.

Два мира

Сейчас, когда все – от международных консультантов до членов правительства – говорят о необходимости институциональных реформ, Андрей Клепач не уверен, что это панацея: «Дилемма экономического роста, неопределенность институциональных и структурных преобразований – она не нова ни для России, ни для Казахстана, она просто заново встает на каждом историческом рубеже. Если кто помнит последние годы СССР, там тоже было много дискуссий о том, как провести реформу и модернизацию. Начинали с экономических с элементами рынка, потом перешли к политическим, чтобы выйти к экономическому росту. Но пришли не к росту, а к развалу того государства. Движение капитала и открытость экономики? Но те, кто помнит российскую статистику, знают что за 25 лет уже несоветской власти у нас было только два года, когда чистый приток капитала, – 2006, 2007 и начало 2008. То есть мы всегда экспортировали капитал – иногда по $153 млрд за квартал в периоды шоков, в нормальные годы – по $30–50 млрд. В этом году – $35 млрд в первом квартале, в том числе из-за санкций, – позакрывали массу каналов. Кажется, что всегда наступает один и тот же понедельник». Проблема России и Казахстана, говорит он, не в том, что экспорт сырьевой, а в том, что объемы несырьевого крайне малы. «По нашим оценкам, если даже цена нефти поднимется выше сегодняшней на $10 за баррель, это не даст существенного ускорения роста ВВП. Эффект будет краткосрочным, в течение одного года. Ненамного эффективнее и стимулирование роста через занижение курса и особенно расширение кредитной поддержки – на потраченные $10 млрд получим около $40 млрд прироста экспорта года за три-четыре. Это заметно, но это не кардинально в среднесрочном плане. Тем не менее без производства конкурентоспособных товаров уверенного роста не получится», – говорит Клепач.

Фото: © Depositphotos.com/ekipaj

Но профессор Массачусетского технологического института Лорен Грехэм, чья речь на ПЭФ вызвала огромный резонанс, в том числе и в Казахстане, уверен, что теперь без политических реформ конкурентоспособности не получится: «Продолжает расти разрыв между компаниями и государствами, которые пожали плоды четвертой индустриальной революции, и теми, которые не смогли этого сделать. Реальность состоит в том, что Россия – одна из тех стран, которые однозначно не смогли пожать плоды четвертой индустриальной революции. И дело не в технологиях, а в культуре. Эта культура позволяет критические высказывания, допускает независимость. В ней можно потерпеть неудачу, чтобы еще раз попытаться.

В настоящий момент руководители России пытаются провести модернизацию, но, к сожалению, в русле своих предшественников – царей и советских руководителей. Они пытаются отделить технологии от социополитических систем. Они говорят, что поддерживают Сколково. Но в то же время – я должен сказать это, простите – они запрещают демонстрации, они подавляют политических оппонентов, предпринимателей, у которых скопилось достаточно власти, чтобы бросить им вызов. И они поддерживают авторитарные режимы. Такая политика может привести только к возникновению общества, где люди втягивают голову в плечи, опасаясь быть наказанными». Не исключено, что под авторитарными режимами профессор разумел и партнеров России по ЕАЭС, к которым тоже можно отнести все вышесказанное.

   Если вы обнаружили ошибку или опечатку, выделите фрагмент текста с ошибкой и нажмите CTRL+Enter

Орфографическая ошибка в тексте:

Отмена Отправить