Антон Долин: Я на стороне зрителей

Очередным гостем Forbes Club стал кинокритик Антон Долин

Показать всех

Как известно, каждая встреча Forbes Club отличается особой атмосферой, которую задает приглашенный спикер. 27 ноября гости, интересующиеся кинематографом, стали свидетелями по-настоящему жаркой беседы казахстанского режиссера Ермека Турсунова и известного кинокритика Антона Долина. Спикеры обсудили основные тренды в индустрии с позиции двух сторон: тех, кто делает кино, и тех, кто его смотрит.

Антон, я где-то читал, что тебя спрашивали про твои любимые фильмы. И твой список, конечно, включает мастеров вроде Тарковского, Германа, Бондарчука. Но неожиданно там оказался фильм Спилберга — приключенческая картина об Индиане Джонсе. Это немного выбивается из общей линии. Почему ты включил ее в свой список? – поинтересовался у гостя Турсунов.

— Ермек, на самом деле, это вполне сознательный выбор, — ответил Долин. — Мне кажется, когда мы составляем списки лучших фильмов в истории, мы часто лицемерим, забывая о корнях кино как искусства. Как известно, кино — единственный изначально развлекательный вид искусства. И это нужно учитывать. Если мы составляем списки лучших фильмов, где только медитативные, сложные, авторские работы (многие из которых я сам глубоко люблю), но совершенно игнорируем развлекательное кино, то мы просто отрицаем саму природу кинематографа. Да, кино — это Тарковский, Озон, Бергман. Но кино — это также Чаплин, Гайдай, Спилберг.

К примеру, для меня Спилберг — фигура особенная. Он не революционер вроде Кубрика, но он великий гуманист. Человек, который способен говорить с миллионами зрителей и при этом не терять человечности. Лично я с ним не был близко знаком, но в одном из интервью он произвел на меня сильное впечатление своей простотой и невероятной способностью к коммуникации. Эта черта есть и в его фильмах. Миллионы людей смотрят его работы не из-за маркетинга, а потому что он умеет рассказывать истории, которые волнуют и трогают абсолютно всех.

На самом деле в фильмографии Спилберга десяток шедевров, которые можно поставить в один ряд с лучшими картинами мировой истории. Это «Список Шиндлера», «Челюсти», «Близкие контакты третьей степени». Понимаешь, искусство многогранно. Развлечение — это такая же часть искусства, как философия или метафизика. И Спилберг доказал, что даже развлекательное кино может быть глубоким, человечным и по-настоящему великим.

Не кажется ли тебе, что современное кино в большинстве случаев «дебилизирует» людей?

— Ермек, я думаю, что если человек уже дебил, то кино само по себе ничего не улучшит и не ухудшит. Искусство — вообще странная штука. Чем выше его уровень, тем больше оно предлагает форм взаимодействия. Кино само по себе — это просто образы на экране. Они не могут быть виноваты ни в добре, ни во зле. Виноваты или ответственны те, кто интерпретирует эти образы, использует их для своих целей. По сути фильмы — это инструмент, всегда зависящий от человека, который им пользуется. Создатели фильмов могут даже не понимать, как их работы будут восприняты. Они просто делают свое дело, зарабатывают. В этом нет ничего плохого. А вот те, кто трактует фильмы, те, кто их использует для оправдания действий или идей, — вот они и влияют на общество. Все всегда сводится к осознанному выбору. Ничего не происходит само собой. Каждый раз это чей-то выбор. Это касается как первого свидания, так и глобальных событий.

На мой взгляд, особенно на постсоветском пространстве все-таки разрушен баланс. Раньше все было понятно: есть развлекательное кино, а есть авторское, серьезное. Сейчас все смешалось: шоу-бизнес поглотил кино, и кажется, что самого кино, в том смысле, каким оно должно быть, уже не осталось. Ты видишь это как глобальную проблему?

— Это заблуждение, которое я называю «эффектом музея современного искусства». Вот смотри: люди обожают классические музеи вроде Лувра, потому что там все отобрано временем. Ты заходишь в зал, видишь «Мону Лизу», картины Рубенса или Рембрандта, и у тебя нет сомнений — это шедевры. А по факту — зона комфорта, ведь за тебя уже все выбрали и утвердили как великое.

Теперь представь музей современного искусства. Там все иначе: ты видишь инсталляции, абстрактные картины, странные объекты, и у многих возникает ощущение, что это вообще не искусство. Но лишь потому, что фильтр времени еще не сработал. Пройдет сто лет, и из этих «непонятных» работ останутся лишь те, которые станут шедеврами. Их наши потомки будут считать классикой.

То же самое и с кино. Люди говорят: раньше было лучше, сейчас все испортилось, сплошная развлекуха. Я, к примеру, совершенно не согласен с тем, что авторское кино умирает. Наоборот, прошлый год показал, что оно не просто живо, а способно быть на вершине прокатных рейтингов. Давай посмотрим на два самых успешных фильма прошлого года: «Барби» Греты Гервиг и «Оппенгеймер» Кристофера Нолана — трехчасовой, отчасти черно-белый, мрачный фильм оказался главным хитом кинопроката. Да, это крупнобюджетные студийные проекты, но их суть — в авторском подходе. Грета Гервиг пришла из независимого кино: ее первый фильм участвовал в Берлинском кинофестивале. А Нолан еще в начале своей карьеры стал победителем Роттердама. Оба режиссера несут в свои работы индивидуальность, и это чувствуется. Эти фильмы уникальны, они сделаны с авторским почерком и глубоким пониманием темы. Более того, «Дюна» — это ведь авторский фильм: он медленный, сложный, интеллектуальный — и это привлекает людей.

Вот почему я считаю, что никакого упадка нет. Кино продолжает меняться, а авторское кино находит свою аудиторию. Бывают годы с несколькими шедеврами, бывают менее яркие. Но процесс создания великих картин в разных жанрах не останавливается.

Антон, а как ты, будучи кинокритиком, смотришь кино? Вот я, к примеру, всегда обращаю внимание на то, как выставлен свет, как камера работает, как сцена выстроена. Невольно цепляюсь за эти вещи. Думаю, это профессиональная привычка. Ты тоже анализируешь технические моменты?

— Существуют две категории людей: те, кто делает кино, и те, кто его смотрит. Вот ты — безусловно, из первых. Ты создаешь кино и поэтому видишь его иначе, с точки зрения ремесла. Твой подход к оценке фильма — как у профессионального врача. Знаешь, бывает, врач уже не видит красоту женщины, так как рассматривает лишь какие-то физические характеристики тела.

А я, скорее, из тех, кто смотрит. Я на стороне зрителей. Они ведь не думают о том, как выставлен свет или как камера движется. Им важно, что они почувствовали, о чем задумались. Именно поэтому я стараюсь смотреть кино, как они. Вот здесь начинается самое интересное. Хорошее кино часто нарушает правила. Помню, как один сценарист яростно возмущался, что «Левиафан» Звягинцева незаслуженно получил награду за лучший сценарий в Каннах. Он даже написал целый список: сценарий должен быть таким-то и таким-то, а здесь все не так. А знаете, за что наградили «Левиафан»? Да за то, что он нарушил эти самые правила. Искусство — это всегда выход за границы привычного, за красные линии. Без этого не будет настоящего творчества.

Я выделяю три этажа восприятия. Первый этаж — эмоции. Мы идем в кино, чтобы смеяться, плакать, бояться - что угодно, лишь бы не скучать. Второй этаж — мысли, то, что остается после просмотра. А третий этаж — удивление (больше нужен мне как кинокритику). Это момент, когда я вижу что-то, чего раньше никогда не видел. Это может быть что угодно: неожиданный актер, странный угол камеры, нестандартный сценарный поворот. Главное — чтобы это было новым. Для меня важно сохранить зрительскую наивность, не превращать каждый фильм в объект профессионального анализа. Потому что мои заказчики — зрители, а они всегда приходят за эмоциями, и зачастую им неважно, насколько точно были соблюдены нормы кинопроизводства.