Владимир Рерих: Я впервые оказался в осаждённой крепости

15123

В недалеком прошлом вице-президент ТРК «Хабар» и лучший телеведущий Казахстана, не превзойденный до сих пор, Владимир Рерих последние пару лет живет в Берлине. На днях он побывал в Алматы и рассказал Forbes.kz, каково это – запускать русскоязычный ТВ-проект в Германии

Фото: Андрей Лунин
Владимир Рерих.

Forbes.kz  уже писал, что один из самых известных ведущих и менеджеров казахстанского телевидения, автор многих документальных фильмов, лауреат Госпремии Казахстана, генеральный продюсер Евразийского медиафорума на протяжении 10 лет, Владимир Рерих в 2012 переехал на постоянное место жительства в Берлин.

В Берлине, как выразился сам Рерих, он угодил в проект, который «имеет амбицию стать полноценным метровым каналом, с перспективой выхода и в «тарелку» тоже, с перспективой покрытия не только немецкоговорящих стран – ФРГ, Австрии, Швейцарии, но и всей Европы».

Получилось ли у Владимира Рериха и его партнёра реализовать задуманное? Об этом мы расспросили бывшего вице-президента «Хабара» во время его приезда в Алматы в мае этого года.

Каких «гадов» допускает под крыло Ангела Меркель

F: Владимир, вы хотели сначала запустить ТВ-проект в интернете, а затем выйти с ним в эфир. На каком этапе находитесь сейчас?

– Там другая история произошла. Человек, который решил это всё придумать (Николай Вернер; Владимир Рерих называет его своим работодателем и партнёром, не упоминая, впрочем, фамилии. – F), пал жертвою внутриконкурентной борьбы на рынке русскоязычной прессы. Там есть такая борьба. Вообразите, русскоязычных изданий не так уж и много, все они сосредоточены в основном в Берлине. Но никаких признаков кооперации, дружбы или хотя бы добросовестной конкуренции не наблюдается. Они друг другу при каждом удобном случае делают мелкие и крупные пакости.

Сейчас там две группировки на арене борьбы. Я оказался в той, что была торпедирована, причем силами не самих конкурентов, а были задействованы горние силы. Мы стали жертвой шпрингеровской прессы – ни много ни мало, да-да, той самой. Наши конкуренты арендуют или владеют помещением в знаменитом концерне Шпрингера. Наши конкуренты, видимо, с ними общаются очень тесно, иначе трудно объяснить тот факт, что ровно год назад в это самое время, прекрасным майским днём сразу три (!) мощные газеты Шпрингера вышли практически с одинаковым текстом, где мой партнёр и работодатель был представлен неким enfant terrible, на котором негде клейма ставить.

Материал огромный, разгромный, после этого сразу надо тащить на гауптическую вахту. Составлен по всем правилам компромата, то есть с обильным применением иезуитским формулировок: «мы, конечно, не располагаем точными сведениями, но нам кажется», «как будто бы», «надо полагать», «можно предположить». Из всех этих конструкций выстраивается начало фразы, а потом то, что запоминается. Вот так был составлен материал, после которого даже в ад не примут.

F: Составили – ну и бог с ними. Как это помешало работать?

– Накануне этого решался вопрос о предоставлении кредита как раз на наш проект, государственного, льготного. А лицензия на частоту уже была. И в это самоё время – мощная торпеда, которая сделала, как немцы говорят, «плохое впечатление». По русскому Берлину понеслись слухи, что уже посадили, уже этапировали - и прямо в Сибирь.

Информационным поводом - ничтожным, на взгляд любого нормального газетчика, было то, что в фирме, где мы работаем, проходила рутинная прокурорская проверка. Мой партнёр и работодатель занимается разными видами бизнеса. Где-то он купил томограф и продал, по-моему, в Приднестровье. Может быть, их насторожило, что это Приднестровье. Но это абсолютно законная, прозрачная сделка. Там очень сложно делать «левые движения», как принято здесь говорить. Немецкий финансовый аппарат сверхмощен: он (партнёр. – F) отдаёт себе в этом отчёт, он давно там живёт. Но прокуратура оставляет за собой право проводить любую проверку в любой фирме. И это единственный информационный повод, который был красочно подан. Заодно и опубликовали фотографию моего работодателя с Ангелой Меркель. Он парень общительный, не чуждый гражданского темперамента, входил в какой-то совет этнических сообществ при Меркель (оттуда и фотография. – F). Кого-то это страшно злило - они эту фотографию и опубликовали: «Вот ведь, г-жа канцлер каких-то гадов допускает под крыло».

F: Это всё было написано?

– Это всё выходило из контекста, ни одной такой фразы, разумеется, не было. Начались судебные разбирательства. А у них в Германии всё забавно: тот, кто подаёт в суд, - за всё и платит. А речь идет об одной-двух фразах, которые нужно дезавуировать. Редакция соглашается или не соглашается.

Там была группа авторов, среди них одно русское имя. Редакция давала опровержение, что она (журналист с русским именем. – F) вообще ни при делах. Выяснилось, что это два местных автора. Более того, одного из них мы поймали у себя на территории, он предпринимал незаконную съёмку. Шпионские страсти! Вот из этого и состоит жизнь эмигрантской прессы.

F: Мне это рассказы Довлатова напоминает…

– Я только хотел сказать: всё, что писал Довлатов, – чистая правда. Особенно, помните, когда приходил инвестор и говорил: «А почему такая дорогая фотобумага? Почему вы не печатаете на обычном картоне?» – «Потому что это фотобумага. На обычной бумаге изображения не получаются». – «Но попробовать-то можно». Примерно так и ведут себя инвесторы.

Вот, наш проект был пущен под откос, начались ожесточённые схватки Давида с Голиафом. В роли маленького Давидика были мы. Я впервые оказался в ситуации осаждённой крепости. Я сделал горестное открытие: всё везде одинаково – никакой свободной прессы нет, вся пресса заказная, вся делается по отмашке. И там то же самое, и это отвратительно. У Набокова или у кого-то ещё есть строки: «Демократия – флаги да выборы. Диктатура – барабаны да флаги. Какая, чёрт, разница?»

F: И каково вам было в осаждённой крепости?

– А драйв такой хороший! Мы отбивались, писали очень много текстов, размещали их и в интернете, и в печати. Но кредит нам всё равно не дали.

F: Как вам объяснили отказ?

– Я не являюсь собственником, всё дела ведёт предприниматель. Как уж ему это объяснили или никак не объяснили, я не знаю, но этот проект замёрз и в этом состоянии свалился под откос, в бурьян, где и дотлевает.

А не голубой ли Путин?

F: Вот вы рассказали, как свалили ваш бизнес-проект. В Казахстане такое тоже практикуется. А чем тогда принципиально Европа от нас отличается?

– По всей вероятности, покроем фраков, белизной манишек, отбеленностью зубного ряда, лучшими запахами, толерантностью высказываний. Да, к сожалению, прихожу к выводу, что мало чем отличается. Конечно, гораздо меньше безобразий творится, а если они и происходят, то какие-то благообразные. И манипулирование массовым сознание более изощренное, чем здесь, это они умеют делать. Хотя интернет показывает, что сегодня состояние массового сознания - в конфликте с навязываемыми точками зрения. По Украине это очевидно совершенно.

F: Как там украинские события в СМИ освещаются?

– Сначала - послушно по заказу Вашингтонского обкома партии, а сейчас всё больше и больше появляется аналитических статей и телепередач откровенно сатирического содержания, где высмеиваются политики Майдана, Тимошенко карикатуризируется.

F: Это уже по заказу Путина?

– Неееет, это слабо Путину. Там (в Германии. – F), видимо, какие-то есть штабы, которые принимают решения, но вектор очевидно меняется. А когда однажды на обложке Spiegel опубликовали голого по пояс Путина и сделали осторожное предположение: «А не голубой ли он?», - в интернете поднялась буря ненависти. «Вы все сами голубые! (это если ещё отредактировать). Он настоящий мужик. Нам такого не хватает!» - кричали рядовые немцы в интернете. Они (Spiegel. - F) довольно быстро это убрали (сначала это выложили в интернете, даже не дали в печатную версию). Это был пробный шар, а он выкатился рикошетом, ударив в лоб. То есть состояние массового сознания сегодня зондируется интернетом, и оно вовсе не разделяет официальную точку зрения. Там нет единой точки зрения, газеты все разные, понятно, что есть проправительственные, есть относительно независимые, есть откровенно левые, все они конкурируют. Полифония мнений, конечно, очевидна, всё это достоинства западной свободы слова. Но сегодня наблюдается некая разноголосица, и по украинскому вопросу тем более. Сказывается скандал, что какие-то штурмовики немецкие участвовали (в конфликте на юго-востоке Украины. - F), и всё это дурно пахнет, и, судя по всему, выдыхается этот большой проект по Украине, и какая-то отмашка дадена, что надо менять тональность.

«Осознание того, что я пишу портрет Пиночета, а его тело остывает именно сейчас, заводило меня»

F: В своих блог-постах вы писали, что сейчас интернет – это мировой тренд. Зачем было страдать по эфирному телевидению, если можно уйти во Всемирную сеть?

– Мой работодатель находился в плену иллюзий: всё-таки телевидение не лишено своего шарма, да и любой издатель рано или поздно хочет свой канал. А сегодня всем очевидно, что немецкое телевидение переживает далеко не лучшие времена, и этнический канал обречён: просто никто не будет смотреть. Русское телевидение – в каждом доме, где есть русский язык, это совершенно свободно. А интернет даёт вообще полную свободу: да любой канал, да ещё и с архивированием всех передач, с возможностью извлечь из архива, с возможностью посмотреть заново. Мы смотрели «Оттепель» (российский сериал. – F) через час после того, как очередная серия заканчивалась в эфире. Ну, как можно быть конкурентоспособным с массивом российского телевидения - особенно с сегодняшним, напичканным политической актуальностью? Нет, от этой иллюзии уже все отошли.

Мы хотели сделать интернет-телевидение, причем довольно скромно, примерно так, как это делает «Комсомольская правда», где в основном table-talk’и, репортажики. Юрий Векслер, сотрудник «Немецкой волны» или «Свободы», приходит вот с такой маленькой камерой, с таким маленьким штативчиком, делает интервью, тут же выкладывает это на сайт. Сегодня это актуально, не нужны никакие дорогостоящие камеры, электронные заставки, всё это навязло в зубах, всё это уже анахронизм.

Вот я недавно брал интервью у Дмитрия Врубеля, однофамильца того, кто написал «Демона». Он очень известный художник: нарисовал Хонеккера и Брежнева, целующимися на этой самой стене (Берлинской. – F). Он сказал: «Мне стало работать интереснее, когда появился онлайн. Когда передали, что умер Пиночет, я тут же сел за его портрет. И осознание того, что я пишу портрет Пиночета, а его тело остывает именно сейчас, заводило меня страшно, у меня холодели пальцы от восторга». То есть сегодня даже писать картины интереснее, я уже даже не говорю о журналистике. Конечно, интернет!

F: То есть у вас есть желание работать на интернет-телевидении?

– Да, я договорился с Юрием Михайловичем Мизиновым (главный редактор казахстанского сайта zonakz.net. – F), и я буду в качестве «пилота» прислать небольшие репортажики или свои собственные колонки, ведь одно дело - писать колонку, другое – её проговорить [на видео]. Сейчас это очень популярно. Скажем, Гейдар Джемаль, с которым мы в очень хороших отношениях, уже давно этим пользуется, на своём сайте выкладывает. Сидит такой Гейдар Джахидович и сообщает всё, что он думает по поводу того, что происходит на Украине и когда всё это накроется медным тазом, в том числе вся человеческая цивилизация. Интересно, любопытно, современно. Почему бы не попробовать? Для этого у меня есть всё: есть хорошее личное оборудование, которое я могу задействовать. Мне нужно только доброе желание, и я намерен это сделать.

F: Социальными сетями пользуетесь? Может, в Twitter пишете?

– Нет, я не понимаю идеи этой вещи. Мне не нравится слишком короткое сообщение, которое в основном сводится к тому, что я есть на этом свете. Это изобретение имени Добчинского, который говорил: «Иван Александрович, будете в Петербурге, скажите: “Есть такой Добчинский”». Вот все люди, которые пользуются Twitter, - они добчинские. Я - «фейсбучный». Я есть в фейсбуке, правда, у меня очень ограниченное количество так называемых френдов, я не даю разрастись их числу, у меня за 25 никогда не выходит, я беспощадно изгоняю тех, кто мне неинтересен. Я почти никогда не выкладывал то, что называют странным словом «пост», чаще всего я делаю острые провоцирующие комментарии. Я там успел поссориться несколько раз с какими-то великими. Меня там уже откуда-то изгоняли.

Фейсбук мне интересен даже не «постами», а любопытными роликами, которые дают дорогу в Youtube. Но в большей части мне интересны лексические наблюдения и семантические явления, которые возникают вокруг событий – вот как люди понимают, что происходит, и как они об этом говорят. Это сегодня бесценный лингвистический материал.

Что делать в Германии журналисту из Казахстана?

F: У вас есть сейчас работа в Берлине?

- Помимо этого проекта, на который я был приглашён, есть ещё несколько бумажных изданий. Есть глянцевый журнал «Вся Европа», есть аналитический еженедельник «Европа-Экспресс», есть русскоязычная «Еврейская газета» и её аналог на немецком языке, есть рекламные издания, есть деятельность по организации театральных зрелищ и концертов. У нас очень часто гостят приличные люди. Иосиф Давыдович Кобзон к нам любит приезжать – мы устраиваем концерты. У нас отмечал своё 75-летие дорогой товарищ Буба Кикабидзе - я вёл его концерт. Юлия Рутберг делала свой концерт. Стас Садальский у нас любимый гость, который совсем недавно с Татьяной Васильевой приезжал и делал свой знаменитый биографический спектакль («Голая правда». - F). Аркадий Арканов, знаменитая актриса Светлана Немоляева были у нас в гостях. Я с ними встречаюсь, беру интервью. В общем, мало отличается от того, чем занимался здесь. Интересных собеседников стало больше, потому что в Берлине они бывают чаще и с большим удовольствием, чем здесь.

Я знаком с Александром Раром. Это первый специалист по России в Германии. Хорошо говорит по-русски. Он как раз был «великий связной», когда МБХ вышел с кичи. Первое явление Ходорковского в Берлине было. Я там тоже был, конечно. Они сделали это в Музее стены. Там очень маленькое помещение, оно не приспособлено. Ясно, что там были все ведущие телекомпании мира. С трёх утра занимали места. Я-то за полтора часа до начала пришёл, считая себя умным и хитрым. Но всё уже было занято. Какое-то место я себе нашёл, довольствовался телевизором, потому что стена из операторов перекрывала авансцену происходящего. Весь мир увидел, как говорил Ходорковский, как волновался, как однажды он чуть петуха не дал, отвечая на вопрос о своём подельнике, который ещё там остался. Это увидели все, но я-то сидел в зале и смотрел, как ведут себя журналисты всех стран и народов, как они на это реагируют, какие они реплики бросали, когда проходила мама Ходорковского, как она отвечала, как проходил отец. Я написал репортаж очень своеобразный – о том, что осталось за кадром. Есть детали, которые потом приобретают ценность, поэтому надо там быть обязательно.

Продолжение следует.

   Если вы обнаружили ошибку или опечатку, выделите фрагмент текста с ошибкой и нажмите CTRL+Enter

Орфографическая ошибка в тексте:

Отмена Отправить